Война и право после 1945 г.

Далее на страницах этой книги я продемонстрирую, как сошлись вместе интересы двух отраслей права. Для этого будут привлекаться данные организаций, в своих доказательствах бесчеловечности и незаконности действий в вооруженных конфликтах опирающихся как преимущественно на право в сфере прав человека, так и преимущественно на гуманитарное право. Обнаружилось, что у них много общего. Суждения тех, кто с самого начала видел их общие источники и понимал степень их совпадения, были более обоснованны, чем суждения тех, кто был склонен отрицать их близость и разводить их в разные стороны. Однако интересы – не единственное, что они научились разделять. Опыт также показал, что они наталкиваются в своих действиях на одно и то же постоянно присутствующее препятствие: на доктрину национального суверенитета и на страсть к нему.

Межправительственные и неправительственные организации, занимающиеся гуманитарными вопросами и правами человека, обнаружили, что находятся на одной стороне в одной из важнейших публичных дискуссий нашего времени. Этой дискуссии не предвидится конца в обозримом будущем – не в последнюю очередь потому, что ее предмет является до определенной степени воображаемым. «Суверенитет» имеет разное значение для разных групп общественности, из которых одни вкладывают в это понятие больше, чем другие. В области политики и международных отношений, откуда оно происходит, оно просто означает, что в том или ином государстве существует дееспособная власть, и то, что происходит внутри границ этого государства, – это дело прежде всего самой этой власти, что верховное должностное лицо этой власти само представляет жителей этого государства перед лицом других государств и их жителей. Это термин, относящийся к области политического и юридического искусства, и он имеет первостепенное значение. Но сам он как таковой ничего не говорит о положении государства или состоянии его международных отношений. Однако в общепринятой политической практике, а также в патриотической и/или националистской риторике он играет весьма значительную роль.

На уровне народных масс, менее склонных к различению тонкостей, основное применение понятия «суверенитет» состоит в том, чтобы быть ярким фантиком, в который обертываются понятия «независимости» и «автономии». Этот термин раздувает национальное эго. «Суверенитет» для национальной общности выполняет ту же функцию, которую воинственные фразы вроде «Выше нос!», «Никому не позволено так говорить со мной!» и т. п. выполняют для мужского типажа мачо. Но все это относится к области фантазий, по крайней мере отчасти. Это слово в той же мере служит выражению чувств, что и оценке ситуаций. Идея, что государства абсолютно свободны действовать так, как им нравится, подобно тому, как отдельные человеческие особи на экзистенциальном уровне чувствуют себя способными к этому, – иллюзорна.

Однако эта иллюзия может быть весьма приятной, особенно во времена, когда нация в опасности (реальной или воображаемой), поскольку чувства групповой солидарности и исключительности весьма привлекательны и приносят с собой чувство уверенности. Патриотически и популистски настроенные политики и пропагандисты всегда с легкостью оперировали ею, и можно предполагать, и дальше будут это делать, до тех пор пока «нация-государство» будет оставаться базовой единицей политической мысли и политического опыта.

Однако действительные факты из жизни сообщества государств не совпадают с той картиной, которую рисует воображению бравада по поводу суверенитета. Реальность никак не хочет укладываться в рамки риторики. Мальчик-с-пальчик, держась с достоинством, кое-чего добивается от великанов. И великаны даже обнаруживают, что круг их возможностей неприятно ограничен. Суверенное право государств преследовать и защищать свои интересы в соответствии с собственными представлениями, по-видимому, лучше всего может быть осуществлено только в некой разумной пропорции по отношению к их богатству и значимости и лишь в пределах той сети международных связей и обязательств, в которой каждое государство, даже самое могущественное, в любой момент находится. Конечно, чем более могущественно государство, тем больше вероятность того, что сеть будет отчасти сплетена им собственноручно. Но вне зависимости от того, является ли государство могущественным или малозначимым, глубоко укоренившимся или только-только пустившим корни, сеть остается все той же, связывая его своими принципами и ограничениями, запретами и договорными обязательствами, и международное право – одна из самых прочных ее нитей.