У меня оставалось немного денег, и я надеялась, что смогу хотя бы проявить пленки, которые наснимала за много месяцев. В четверг… У меня есть еще несколько дней для новых снимков. Я недавно стала фотографировать тени, иногда причудливые и тревожные, а иногда, как ни странно, очень смешные. Да, теперь я охотилась с «роллеем» за причудами темноты. Я уже поймала тень Алисы и теперь изучала другие – в уголках фермы, позади овчарни, на соседнем лугу.
В четверг…
После обеда я отправилась на поиски теней.
Мой запас пленки сильно уменьшился. Нужно быть бережнее, не щелкать сколько хочется. Не спешить нажимать на затвор, если не уверена в композиции кадра или в освещении. Дожидаться нужного момента. Но если появилось в видоискателе что-то стоящее, не колебаться. Наблюдая за Алисой, когда она, словно на театральной сцене, то так, то этак переставляла наших хозяев, я всякий раз отмечала, что изменялось у меня в видоискателе, и наконец осознала кое-какие важные вещи, которые улавливала раньше только интуитивно. Дело в том, что картину держит внутренняя архитектура: если фотограф ее не нашел, нет картины, нечего снимать. Именно поэтому я не могу бездумно нажимать на спуск. Этот день – я чувствую, знаю – важная веха в моей жизни. Появились новые мысли, а главное, я по-другому посмотрела вокруг себя. Пока еще не совсем поняла, что изменилось, но не сомневаюсь ни секунды: сегодня ценный для меня день.
Закончилось воскресенье обычной хмуростью: сумерки, дойка, молчаливый ужин, мытье посуды. Все переоделись в будничную одежду, и лица стали будничными, может, даже немного суровее, чем всегда. Праздничное время кончилось, отошло, стало далеким. Но в тишине, уже привычной, мне никто не мешал мечтать о Лиможе. Кто знает, вдруг я напечатаю там и свои фотографии? От фотографий мысли незаметно перешли к Этьену, и я грустила до самого сна.
А когда мы легли и уже засыпали, Алиса успела в полусне пробормотать:
– Когда вырасту, буду твоей помощницей, и мы будем всегда вместе.
18
Шесть утра, мы идем полями и пастбищами. Алиса вцепляется мне в руку, если ей кажется, что одна из коров надумала с нами познакомиться. Понемногу светлеет, и мы радуемся свободе, пока не пришли в деревню, где нас ждет школа.
Я смирилась. Знаний у меня не прибавляется, разве что новые фамилии актеров и режиссеров из очередного журнала мадемуазель Арманды. Но я стараюсь запоминать и их, чтобы хоть чем-то заполнить голову. Наша балаболка учительница мигом сообразила, что может рассчитывать на мое терпение и доброжелательность, и сбросила на меня всех малышей. Она поручила мне учить их читать и писать. Раз уж я пообещала Алисе учить ее, пусть и другие пользуются. Понемногу мне стало нравиться новое занятие, детишки тоже. Так что еще четверо птенцов попали ко мне под крыло.
Я стараюсь расшевелить в них интерес, хочу, чтобы им понравилось учиться, придумываю разные игры: мы перебрасываемся мячом, говоря слова по слогам, рисуем с завязанными глазами пальцем буквы в небе. Я рассказываю им разные истории. Больше всего им нравится русская сказка про Бабу-ягу, костяную ногу. Я увожу свою малышню подальше, но, когда рассказываю сказки, к нам присоединяются и те, кто постарше. Даже мадемуазель Арманда подходит иногда послушать, когда я громко изображаю шум ветра или шепотом пересказываю советы доброй бабушки:
–
Проходила неделя, и я радовалась, что дети чему-то научились. Алиса стала писать сама. Она делала орфографические ошибки, но уже понимала разницу между частями речи, отличала глагол от существительного, находила прилагательные, могла поставить в конце предложения восклицательный знак. Другие дети успевали не так быстро. Но Алиса начала учиться еще в монастыре, у нее был задел по сравнению с другими.
Когда мы готовили домашние задания, я подсаживалась ненадолго к каждому, помогала справиться с тем, что задала. А сегодня вечером приготовила для Алисы сюрприз. Потихоньку, чтобы никто больше не слышал, сказала:
– Сегодня тебе предстоит трудная работа. Ты напишешь сама письмо брату. В четверг, когда поеду к фотографу, я отвезу его в Лимож на почту. Напиши черновик, я поправлю.