И я увидела себя у него в Шуме – ничего такого… слишком приватного! – просто улучшенная версия меня, чистая, отмытая, здоровая, безо всякой температуры, а не отощавшая и грязная до того, что уже и не отмоешь, наверное.
Про свою слепоту Ли совсем не говорил – так, пошучивал иногда, а когда рядом был кто-то с Шумом, до сих пор мог видеть через него. Говорил даже, что это ничем не хуже глаз. Но я сейчас много времени проводила с ним наедине, так как мы оба уже, кажется, поселились в этой чертовой целительской, и я это в нем видела… – как бо́льшая часть жизни Ли вдруг взяла и исчезла, и видел он теперь только собственные воспоминания да чужие впечатления о мире.
И даже плакать по этому поводу не мог – уж очень скверные были ожоги.
– Когда ты вот так сидишь, притаившись, – сказал он, – я знаю, что ты меня читаешь.
– Ой, прости, – я отвела глаза и еще закашлялась вдобавок. – Я просто волнуюсь. Оно
– Перестань уже думать, что это ты во всем виновата, – сказал он. – Ты защищала Тодда, вот и все. Если бы мне пришлось начать войну, чтобы спасти маму с сестрой, я бы долго не раздумывал.
– Но война не должна становиться личным делом, – попробовала возразить я. – Иначе не сможешь принимать верные решения.
– А если не будешь принимать личные решения, перестанешь быть личностью. Любая война – в чем-то личное дело, разве нет? Хоть для кого-то. Правда, из всех личных дел там в основном ненависть.
– Ли…
– Я просто хочу сказать, что ему ужасно повезло. Кто-то любит его настолько сильно, что целым миром готов пожертвовать. – Шуму его было неудобно: он гадал, какое у меня сейчас лицо, как я реагирую. – Это все, что я имел в виду.
– Он бы сам сделал это для меня, – тихо проговорила я.
Я БЫ ТОЖЕ ЭТО ДЛЯ ТЕБЯ СДЕЛАЛ, сказал его Шум.
И я знала – это правда.
Но те люди, которые умерли, потому что мы это сделали… – разве у них не было тех, кто тоже убил бы ради них?
И кто тогда, получается, прав?
Я опустила голову на руки. Все это так тяжело. День за днем, день за днем… Мистрис Койл пробовала все новые подходы к лечению, и каждый раз мне становилось чуть-чуть лучше – на какое-то время, только чтобы потом все стало опять плохо… и еще хуже, чем было.
А до конвоя еще недели… если они вообще смогут помочь…
Из колонок громкой связи раздался такой треск, что мы оба подскочили.
–
– Что сделали? – не поняла я.
–
– Но еще же слишком рано, – я забегала глазами по экранам. – Они даже еще не…
– Это не Симона. – Брэдли, кажется, растерялся не меньше моего. – Это Прентисс. Он захватил спакла, пока мы еще даже операцию начать не успели.
– У мистрис Койл дым из ушей повалит от злости, – заметил я.
Мэр продолжал пожимать руки солдатам, которые все шли и шли с поздравлениями.
– Эта перспектива странным образом оставляет меня равнодушным, Тодд, – сказал он, так и упиваясь своей победой.
Выходит, тот отряд на севере продолжал торчать там и бить баклуши? Валяли себе дурака, пока мимо, посмеиваясь, шныряли спаклы и безнаказанно атаковали город.
Мистрис Койл про них забыла. Брэдли с Симоной тоже. Даже я о них забыл!
А мэр – не забыл.
Он смотрел по комму, как Симона разрабатывает свой большой план, дал добро на место и время взрыва бомб-приманок мистрис Брейтуэйт, а потом, когда до спаклов дошло, што ту часть долины, на северной дороге, никто не защищает (потому што мы изо всех сил притворялись, будто смотрим строго на юг), они взяли и послали нам в тыл маленький отряд – незаметно пробраться мимо наших кордонов, как они уже десятки раз делали раньше…
Только вот на этот раз што-то пошло не так.
Мэр выставил своих людей точно в нужное место, они обошли спаклов с флангов, отрезали им пути к отступлению и уложили бо́льшую часть ружейным огнем, прежде чем кто-то успел сообразить, што вообще происходит.
Все спаклы, кроме двоих, оказались убиты. Не прошло и двадцати минут, как пленных провели через город под оглушительный РЕВ солдат. Мистер О’Хеа и мистер Тейт отконвоировали их в конюшни за собором, штобы они там дождались, пока мэр закончит принимать поздравления от всего Нового Прентисстауна. Я шел с ним через толпу – долгая вышла прогулка. Крики «ура!», рукопожатия, спинохлопание и все такое прочее.
– Ты мог бы мне сказать, – попытался я перекричать всеобщее ликование.
– Ты совершенно прав, Тодд, – он остановился и посмотрел на меня, посреди всего этого человеческого роя. – Надо было сказать. Приношу свои извинения. В следующий раз скажу.
И выглядело это так, словно он сказал чистую правду. К моему удивлению.
Мы снова пошли через толпу и, в конце концов, добрались до конюшен.
Где нас поджидала парочка крайне разозленных мистрис.
– Я требую, чтобы нас туда пропустили! – рявкнула при виде нас мистрис Надари, а мистрис Лоусон у нее за спиной согласно хмыкнула.