Война хаоса

Но я все же тяну, тяну и тяну веревки, пока мэр пропадает неизвестно где. Сквозь дыру в стене виднеется только полоска заметенного снегом песка – это небось и есть «побережье» – да немного волн, разбивающихся о берег. Но кроме их грохота я теперь слышу новый звук – знакомый рев реки, возвращающейся в океан. Мэр, наверно, летел прямо вдоль русла, пока не добрался до берега, чтобы готовиться здесь к своей участи. К последней битве в последней войне.

В которой мы все умрем.

Я снова натягиваю веревку на правом запястье и чувствую, что узел немного поддался.

Каково, интересно, было тут жить? Строить дома на берегу огромной-преогромной воды и рыбачить… Виола рассказывала, что океанские рыбы скорей съедят тебя, чем ты их, но ведь всегда можно что-то придумать, всегда есть способ наладить нормальную жизнь, вроде той, что была у нас в долине…

Какие же люди все-таки бестолковые и никчемные. Стоит нам сделать хоть что-то хорошее, обязательно испортим. Только построили – уже сносим.

Это не спэклы нас довели до ручки.

Мы сами.

– Полностью согласен, – говорит мэр, входя в часовню.

Лицо у него изменилось, вытянулось, как будто что-то стряслось. Что-то очень плохое.

– Я теряю власть над происходящим, Тодд, – говорит мэр, глядя в пустоту. Он словно бы слышит что-то. – События на холме…

– На каком? – перебиваю я его. – Что случилось с Виолой?

Мэр вздыхает:

– Капитан Тейт меня подвел. Спэклы тоже.

– Что? – взрываюсь я. – Откуда ты можешь знать?!

– Этот мир, Тодд, этот мир, – говорит мэр, пропустив мой вопрос мимо ушей. – Я думал, я его контролирую. И это действительно было так. – Его глаза вспыхивают. – Пока я не встретил тебя.

Я молчу.

Потому что вид у него жуткий.

– Может, ты в самом деле меня изменил, Тодд, – говорит мэр. – Но не только ты.

– Отпусти меня, – цежу я. – Отпусти – и увидишь, как я тебя изменю!

– Ты совсем не слушаешь, – вздыхает мэр, и в голове у меня вспыхивает боль, от которой я на секунду теряю дар речи. – Ты меня изменил, да и я оказал на тебя немалое влияние. – Он подходит к каменному столу. – Но сильнее всего меня изменил этот мир.

Впервые я замечаю, как странно звучит голос мэра – он похож на эхо.

– Этот мир, поскольку я заметил его особенности, я их изучал, превратил меня из гордого и сильного человека неизвестно во что. – Мэр останавливается у моих ног. – Ты как-то сказал, что война превращает людей в чудовищ, Тодд. Так вот: знание делает то же самое. Когда ты слишком хорошо знаешь своего ближнего, знаешь его слабости, убогие мечты и чаяния, управлять им становится до смешного легко. – Он горько усмехается. – Только глупцы и простаки могут по-настоящему ужиться с Шумом, Тодд. А тонкие и чувствительные люди, как мы с тобой, страдают от него. И мы вынуждены управлять простаками – ради их и нашего блага.

Он умолкает, глядя в пустоту.

Я начинаю сильнее дергать веревки.

– Ты меня изменил, Тодд, – повторяет мэр. – Ты сделал меня лучше. Но только затем, чтобы я наконец увидел, какой я плохой. Я этого не знал, пока мне было не с чем сравнивать. Я казался себе неплохим человеком. – Он замирает надо мной. – Но ты открыл мне глаза.

– Ты был плохим с самого начала, – говорю я. – Я тут ни при чем.

– Еще как при чем, Тодд. Помнишь тот гул у себя в голове, гул, который нас соединял? Это было все доброе во мне, моя добрая сторона, которую я увидел лишь благодаря тебе. Через тебя. – Глаза мэра темнеют. – А потом появился Бен, и ты решил это отобрать. На мгновение я познал в себе добро, Тодд Хьюитт, и за этот грех, за грех самопознания… – он начинает развязывать мне ноги, – один из нас должен умереть.

[Виола]

Ангаррад не такая, как Желудь, – она шире, крепче и быстрее, – но я все равно волнуюсь.

– Пожалуйста, пусть с тобой все будет хорошо, – шепчу я промеж ее ушей, но пользы от этого никакой.

Она только выкрикивает: Жеребенок! – и наддает еще сильней.

Мы все скачем сквозь деревья, и холмы начинают понемногу спускаться к реке, которую я часто вижу слева от нас: она вышла из берегов и несет свои бурные воды к океану.

Но самого океана пока не видно, всюду только деревья. Снег по-прежнему валит огромными хлопьями, и даже под густым пологом ветвей образуются заметные сугробы.

Дневной свет начинает меркнуть, и мне становится жутко: я понятия не имею, что сейчас происходит на холме, как там Брэдли, что случилось с Тоддом на берегу океана…

Как вдруг прямо передо мной открывается огромный водяной простор…

Сквозь прогал в деревьях я вижу плещущие волны, доки на небольшой пристани, заброшенные дома, а среди них – корабль-разведчик…

Который сразу скрывается за деревьями…

Но мы почти на месте. Мы почти на месте.

– Держись, Тодд, я скоро, – бормочу я.

[Тодд]

– Это будешь ты, – говорю я, пока мэр развязывает мою вторую ногу. – Умереть должен ты.

– Знаешь, Тодд, отчасти я даже надеюсь, что ты прав.

Я не шевелюсь, пока мэр отвязывает мою правую руку, а потом бросаюсь на него с кулаками, но он уже пятится к дыре в стене, с удивлением глядя на мою свободную левую.

– Жду тебя снаружи, Тодд, – говорит он и выходит на улицу.