Я кипячусь еще минуту, но голос у Виолы упрямый и решительный. Все равно ее не переспоришь.
– Хотя бы оставь комм включенным, ладно?
Наступает тишина. Вожак спэклов расправляет плечи.
А потом и до нас доносятся слова – слова на нашем языке, произнесенные голосом, похожим на человеческий, но будто бы сложенным из миллиона голосов. Все они говорят одно и то же: Земля сожалеет о поступке Возвращенца.
Я перевожу взгляд на мэра:
– И как это понимать?!
– Правда заключается в том, – говорит Брэдли, – что мы не можем улететь обратно. Мы добирались сюда много десятилетий. Эта планета показалась нашим предкам идеальным местом для новой жизни, а космические зонды… – Он неловко откашливается и замолкает, хотя в его Шуме уже все видно. – Космические зонды не обнаружили признаков разумной жизни, вот мы и…
– Простите? Что?
Эта картинка проникнута глубоким чувством – оно передается напрямую, не словами, – чувством неизбывной печали… Не за нас, не за прерванные переговоры, а за того спэкла, что набросился на нас с ножом. Затем, пропитанные той же печалью, в Шуме вожака появляются картинки геноцида и того, как 1017-й долго искал своих, нашел, но так и не смог ужиться – вот что мы с ним сделали…
– Это непростительно, – киваю я, – но это были не мы.
Небо умолкает и смотрит на меня. Такое чувство, что на меня смотрят все спэклы этой планеты.
Я тщательно подбираю слова:
– Мы с Брэдли прилетели недавно. И мы всей душой не хотим повторять ошибок прошлого.
Всюду смерть, всюду кровь – я и не подозревала, как это было страшно…
Спэклы гибли тысячами…
Зверские расправы…
Умирающие дети, младенцы…
– Мы не можем повернуть время вспять, – говорю я, пытаясь не смотреть на его Шум, но он всюду. – Зато мы в силах не позволить этому ужасу повториться.
– И начать необходимо с немедленного заключения перемирия, – добавляет Брэдли, который не меньше моего потрясен увиденным. – Давайте первым делом договоримся об этом. Мы больше не нападаем на вас, вы больше не нападаете на нас.
Небо чуть приоткрывает Шум и показывает нам огромный водяной вал – в десять раз выше любого человека, – который сметает нас и обрушивается в долину, стирая Нью-Прентисстаун с карты Нового света.
Брэдли вздыхает и тоже открывает свой Шум: сначала ракеты с корабля-разведчика испепеляют холм, а потом с орбиты, куда спэклам не добраться, на них сыпятся еще более мощные бомбы, превращая всю многотысячную армию в облако огня и дыма.
Шум Неба удовлетворенно затихает, словно мы подтвердили его догадки.
– Силу мы друг другу показали, – кашляя, говорю я. – Что будем делать теперь?
Наступает долгая тишина, а потом Небо вновь открывает свой Шум.
И начинаются переговоры.
– Уже сколько часов прошло! – говорю я, сидя у костра и глядя на проекцию. – Что можно обсуждать столько времени?
– Помолчи, пожалуйста, Тодд. – Мэр прислушивается к комму, старясь не упустить ни слова. – Мы должны быть в курсе договоренностей.
– Да о чем там договариваться? – недоумеваю я. – Войне конец, давайте жить дружно – вот и все переговоры.
Мэр только бросает на меня насмешливый взгляд:
– Ну ладно, ладно… Виоле же нездоровится! Нельзя ей столько времени торчать на холоде.
Мы сидим у костра: я, мэр, мистер Тейт и мистер О'Хара. Все жители города продолжают следить за проекцией, хотя интереса у них поубавилось. Оно и понятно, кто ж захочет столько часов подряд наблюдать за переговорами, пусть и очень важными? Уилф в итоге не выдержал, сказал, что его ждет Джейн, и увез обратно на холм телегу госпожи Койл.
Я нажимаю кнопку на своем комме.
– Не вздумайте ее бросать! – говорю я. На проекции видно, что вожак спэклов и Брэдли чем-то удивлены. – Не выпускайте ее из виду!
Но отвечает мне госпожа Койл:
Я бросаю озадаченный взгляд на мэра.