Варево оказывается выше всяких похвал, я и не знал, что похлебка из тушенки, картошки и лука может быть такой вкусной. Или же дело было в тех травинках, что кинула охотница? После сытного ужина мы ложимся возле горящего костра. Не взирая на летнее время по земле тянет холодком, поэтому приходилось вертеться как курице-гриль, чтобы обогреть замерзшие участки тела.
– Тетя Маша, а о чем ты так долго разговаривала с Семёном Алексеевичем? – спрашивает Александр, в его глазах играют отблески костра.
– Это когда же? – удивляется охотница. – Мы же только позавтракали и сразу в путь тронулись. А когда у него травы и иглы брала, то особенно и не разговаривали.
– Мы со Славой как раз рухнули спать, но сквозь сон слышал, как вы перешептывались на кухне. Сама же учила спать и слушать, – отвечает Александр.
– Научила на свою голову. Рассказал он, как в последнее время напали на него в лесу четверо перевертней. Платонов охотник бывалый, да и перевертни оказались недавно укушенными. Оставил он одного для допроса и тот ему рассказал, что готовится к полнолунию возрождение Волчьего Пастыря. Многие перевертни спешат к месту возрождения, так что тайга сейчас опасна как никогда. Нужно нам выставить охрану на ночь и меняться через каждые два часа. Если ты такой любопытный, то и будешь первым, – отрезает охотница.
Александр не говорит ни слова, лишь встает и выходит из круга огня. Спустя пять минут возвращается с охапкой дров. Треск костра, уханье сов и шелест ветра в ветвях деревьев создает музыкальный фон для раздумий. Больше никто не разговаривает. Со стороны Вячеслава слышится похрапывание.
Я смотрю на ночное небо, думаю о доме, мечтаю о моменте возвращения. Как примут, когда узнают, что я не такой как все?
От этих дум зеленая тоска щемит грудь. Разболелась голова, я почти физически ощущаю, как при очередном стуке сердца кровь ударяет в висок. Тоска холодной рукой сжимает сердце и до того становится себя жалко, что даже плакать хочется. Так бы бросить всё и рвануть назад, к родителям. И пусть охотники сражаются с перевертнями, с берендеями, с кем только захотят… Что-то последнее время всё сильнее и явственнее прорисовываются эти мысли.
Вроде бы только сомкнул глаза, а за плечо уже трясут. Вячеслав.
– Тшш, – прислоняет он палец к губам, когда видит, что я собираюсь высказать своё мнение о такой ранней побудке. – Твоя очередь быть часовым, через два часа разбудишь охотницу.
Я сажусь возле костра, а Вячеслав ложится на мое место. Я оглядываю спящих.
Александр спит, подложив правую руку под голову. Зрачки перемещаются под веками. Как было написано в медицинской статье? Периоды быстрого и медленного сна? Значит, сейчас у него был быстрый сон, время, когда видят сновидения.
Интересно, что ему снилось? Битва с перевертнями или с берендеями?
Костерок трещит, ветер шумит, небо на востоке приобретает темно-бирюзовый цвет. Где-то около половины третьего. «Время чертей» – как называла этот период моя бабушка. Именно в это время черти разгуливают по земле свободно и влезают в головы людей, чтобы внушать им всяческие дурные мысли. Когда я ночевал у бабушки в деревне, то иногда просыпался ночью и терпел до утра, боясь сходить по малой нужде, пока не пропоют петухи.
Сейчас же ни петухов, ни кукушек, лишь изредка доносится гулкое уханье сов и хруст трущихся ветвей. Может, я позволил разыграться своей фантазии, но мне кажется, что мелькают два блеснувших огонька в кустах.
Волк? Один?
Вроде бы не пахнет, хотя дым от костра глушит любые запахи. Сколько я не вглядывался в глубину темнеющей тайги, сколько не вертел головой по сторонам – огоньки больше не появляются. Я уже подумываю обернуться берендеем и прошерстить близлежащие кусты, когда небо светлеет и из бирюзового переходит в желтоватый цвет. Цвет пошехонского сыра. От этой мысли бурчит в животе. Чтобы обмануть желудок, я жую сосновую иголку. Кисловатая слюна бежит по вкусовым сосочкам.
Ни с чем не сравнить утро в тайге. Бывало, я раньше просыпался на природе, на рыбалке, когда белые клочья тумана скользили по водной глади, а небо раскрашивалось причудливыми красками встающего солнца. Однако, это не могло сравниться с пробуждением суровой тайги. Недавно хмурые и насупленные деревья расправляют ветви, как боец, который разминает плечи перед битвой не на жизнь, а на смерть. Птицы несмело прочищают горло, ведь совы ещё не ушли с охоты.
Белые испарения комкаются в воздушное покрывало. Эта завеса идет по земле, кустам, обхватывает стволы деревьев. Этот туман очень похож на ту завесу из мультика «Ну, погоди!», которую Волк выпустил на сцену. В голове звучит мелодия песни Аллы Пугачевой.
– Я как айсберг в океане. Всё плывет в сплошном тумане…
– Эй, ты спишь, что ли? – шепот охотницы выдергивает меня из задумчивости.
Она сидит на лапнике и подкидывает веток в костер.
Когда только поднялась?
Я понимаю, что в самом деле задремал и провалился в одно из тех состояний, когда находишься между сном и явью. Яростно потираю уши, отгоняю прочь дрему и виновато опускаю голову.