Отношения короля с португальским представителем Антонио де Соуза были более сердечными. Парламент относился с подозрением к этому деятельному скрытному человеку, который успешнее других своих коллег умудрялся быть полезным обеим партиям. Он являлся одним из основных каналов связи короля с его друзьями в Лондоне, но последние три года Португалия бунтовала против Испании, и парламент не мог предпринять каких-либо действий против нации, которая боролась с ее традиционным врагом, тем более торговые отношения с Португалией имели для него существенное значение. Таким образом, Соуза успешно воспользовался своим пропуском в Оксфорд, где после дружеской беседы организовал для короля поставки в порт Фалмут оружия, купленного в Голландии на португальские деньги. Правда, на практике этот изощренный план оказался вне его контроля, и, когда оружие было в конце концов отправлено на голландском корабле, капитан, несомненно помня о симпатии короля Карла к Испании и к ненавистным дюнкеркцам, отказался идти в Фалмут и вместо этого отвез свой груз в Лиссабон.
Той зимой практически все надежды короля на получение иностранной помощи оказались тщетны. Ни голландские Генеральные штаты, ни принц Оранский не стремились делать что-либо большее, чем быть посредниками в мирных переговорах, хотя король намекал на возможный брак между принцем Уэльским и дочерью принца Оранского. Эти намеки не отменяли других робких шагов, предпринятых в направлении единственной французской принцессы, союз с которой представлялся возможным, дочери герцога Орлеанского. Подобные планы не были полностью отброшены, даже когда список возможностей пополнился третьей невестой – 5-летней португальской инфантой. Но самой большой неудачей для короля стала возобновившаяся война между Данией и Швецией. Король Христиан IV делал Карлу серьезные предложения о помощи военным флотом, но теперь они отпали, поскольку флот понадобился ему самому для борьбы со шведами.
С приходом осени в штаб-квартире короля воцарилась депрессия. Болезнь, косившая летом армию Эссекса в долине Темзы, к августу распространилась на королевские войска и город Оксфорд. Лето было сырым и жарким, нездоровая погода сказывалась на переполненном людьми городе, где солдаты спали на матрасах прямо на улицах, а дворяне на переполненных душных чердаках, где не хватало прачек и в целом рабочей силы, где трубопровод и канализация были забиты отходами. Эпидемия была скорее масштабной, чем грозной, хотя среди немногих умерших были поэт Уильям Картрайт и губернатор Оксфорда сэр Уильям Пеннимен. Принц Мориц в своем лагере под Плимутом тоже опасно заболел, но король послал к нему знаменитого Уильяма Харви, и принц пошел на поправку.
Конец победного лета принес неутешительный урожай в виде взаимных обвинений в лагере кавалеров. Королевская армия не была расколота таким очевидным соперничеством, как соперничество между Эсексом и Уоллером на стороне парламента, но была изъедена завистью и пронизана интригами. После возвращения королевы в каждом углу снова поднялся прежний заговорщицкий шепот. Она почти сразу стала ревновать к тому влиянию, которое имел на короля Руперт. После смерти Фолкленда государственным секретарем стал Джордж Дигби, и теперь он при помощи королевы вернул себе доминирующую роль в Королевском совете, которую утратил с появлением Руперта.
Неутомимый принц занимался укреплением Таучестера, набором рекрутов в валлийских болотах, планированием приема и распределения сил из Ирландии, организацией непрерывной – а для лондонцев действующей на нервы – серии рейдов в Чилтернс и долину Темзы. Время от времени он появлялся в Оксфорде, присутствовал на ужине или танцах, которые давала королева, играл в теннис с королем и двумя младшими принцами. Но это были мимолетные визиты, короткие перерывы в исполнении суровых армейских обязанностей. У него не было времени заниматься укреплением своих позиций при дворе, и по характеру он не мог тягаться с Дигби в качестве придворного или дипломата. Его целеустремленность и концентрация на нуждах войны и невосприимчивость к чувствительности других создавали ему врагов. Герцог Ричмонд, который в последний год сглаживал его проблемы в кругу придворных, был отправлен королем с миссией в Париж, и Руперт, слишком простодушный, чтобы кого-то подозревать или противостоять дворцовым интригам, на два-три критических месяца остался без друга в королевской спальне.