Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647

Совет Гамильтона не стал неожиданным. Мольбы супруги и французское правительство давили на короля еще сильнее. Мазарини встревожила неудача миссии Монтрея, он воображал, что уважение к Франции заставит ковенантеров следовать указанному им курсу и объединит их с королем. Их поведение он отчасти приписывал неопытности Монтрея, поэтому теперь он отправил в качестве чрезвычайного посла пожилого Жана де Бельевра с указаниями в обтекаемых выражениях намекнуть шотландцам, что они сильно задели Францию и им предстоит столкнуться с враждебностью их бывшего союзника, если они не умерят свои требования к несчастному королю. В остальном Мазарини поручил Бельевру усердно потрудиться, чтобы углубить раскол между пресвитерианцами и индепендентами. Он был уверен, что спасение короля нужно искать именно в этом, а спасти короля необходимо. Английская республика, которая с большой вероятностью оказалась бы достаточно сильной, чтобы обложить своих подданных налогом для ведения морской войны, стала бы гораздо более неудобным соседом, чем пристыженный обедневший английский король.

Мазарини хотя и переоценивал дипломатическое и силовое влияние Франции, но рассуждал как практичный государственный деятель, рассматривающий и взвешивающий реальные опасности и реальные возможности. Однако королеве Генриетте позволили добавить свой совет к тем указаниям, которые были даны Бельевру. Вслед за Дигби бедная женщина заявила, что если бы Карл принял пресвитерианство, то с легкостью объединил бы ковенантеров, ирландцев и Монтроза в общей борьбе за него. Если же это не получится, тогда нужно, чтобы индепенденты порвали с пресвитерианцами и объединились с ирландцами и горцами Монтроза. Ее идеи были так же далеки от реальности, как и идеи ее супруга. Похоже, они были не способны понять, что никакими силами невозможно заставить ирландцев и ковенантеров вступить в союз друг с другом. Единственная разница между королевой и ее супругом заключалась в том, что король, хотя и не предполагал в своих советчиках особой щепетильности в вопросах веры, но сам был весьма щепетилен. Королева, со своей стороны, считала, что таких проблем нет ни у шотландцев, ни у короля. Разве не все они были еретиками? Разве для них важно, чему они клялись? Ее расстраивало упрямство короля, отказывавшегося принять Ковенант.

Когда в середине июля к ней в Париж прибыл принц Уэльский, короля охватила новая тревога. Вдруг его жена со своими своевольными советниками попытается спасти его против его воли и именем своего сына согласится пойти на уступки, от которых отказывался он сам. Карл обратился к тем, кто окружал принца. Он отправил сопровождавшему принца лорду Калпеперу, Джеку Эшбернему и доверенному слуге королевы Джермину такой приказ, которого они, по его мнению, не могли ослушаться. «Я заклинаю вас вашей незапятнанной преданностью, всем, что вы любите, всем, что вам дорого, что никакие угрозы, никакие опасения относительно моей личной безопасности не должны заставить вас ни на йоту отступить от любых основ, имеющих отношение к власти, для которой рожден [мой сын]. Я уже осознал, что мне, вероятно, предстоит претерпеть, и с Божьей милостью встречу это с подобающей мне твердостью. Единственное утешение, которое я желаю получить от вас и на которое я справедливо могу надеяться, – это заверение, что мое дело не закончится моим несчастьем и что неуместная жалось ко мне не причинит ущерб правам моего сына». Двумя главными пунктами, в которых король никогда не пошел бы на уступки, были контроль над милицией и управление церковью. Причем из них управление церковью было более важным, «потому что церковные кафедры управляют людьми вернее, чем меч».

Решимость короля ни на йоту не уступать пресвитерианству была не просто прихотью, не капризным предпочтением одной доктрины перед другой. Он твердо и справедливо верил, что пресвитерианское управление церковью несравнимо с сакральной властью, которой Бог наделил короля. Находясь в Ньюкасле среди шотландцев, Карл впервые за всю свою жизнь был окружен такими же фанатичными людьми, как он сам, не имея возможности ни сбежать, ни отдохнуть от их общества. Впервые в жизни он с ужасающей ясностью увидел, что может случиться с королем, помазанником Божьим, оказавшимся в одиночестве среди врагов. Он еще не ждал и не предвидел, что заплатит за свои убеждения жизнью, поскольку по натуре был слишком непостоянным и оптимистичным, чтобы позволить такой мысли всерьез завладеть собой. Но в дальнейшем стал рассматривать это как одну из возможностей.

30 июля 1646 г., через неделю после того, как он, тщательно зашифровав это послание, тайком отправил его, в Ньюкасл прибыли уполномоченные от парламента во главе с графом Пемброком. Карл выслушал условия, которые задолго до этого решил отвергнуть, и спросил, имеют ли уполномоченные право обсуждать их. Они ответили, что имеют право только отвезти назад его ответ. «Это мог бы сделать и простой герольд», – сказал король, бросив неприязненный взгляд на перевертыша Пемброка и его помпезную делегацию.