Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647

Король видел более серьезные основания для надежды в растущем недовольстве англичан. Слухи о бунте в армии множились. Ее было нельзя распустить, поскольку это представляло большую опасность. Парламент с трудом собрал деньги, чтобы заплатить шотландской армии, но при этом накопил большие долги перед армией Англии. 7 октября было принято решение продлить срок службы Армии нового образца еще на шесть месяцев. Тем временем солдаты за редким исключением читали памфлеты Лилберна и слушали своих сектантских проповедников. В Амершеме известный пресвитерианский богослов Ричард Бакстер устроил публичные дебаты с сектантами перед большой солдатской конгрегацией, но потерпел неудачу. В Йорке войска, не получившие денег, взбунтовались против генерала Пойнца, который не был большим знатоком в вопросах религии. 12 ноября Лондон с большой радостью и официальным выражением благодарности от парламента принимал Ферфакса, но все знали, что значительно большим влиянием в армии пользовался Кромвель, и это не предвещало ничего хорошего для пресвитерианской партии. У Оливера Кромвеля действительно имелись две серьезные причины обижаться на Дензила Холлеса и его сторонников в парламенте. Как командующий он всегда требовал признания заслуг своих людей, которые теперь не получили даже причитающихся им денег. Как человек, ищущий Бога, он верил и требовал для себя и других свободы совести, в которой им отказывал парламент. Кромвель и офицеры-сектанты, продвижению которых по служебной лестнице он способствовал, представляли собой более серьезную опасность для пресвитерианцев, чем Лилберн и его друзья-памфлетисты. По крайней мере, так это выглядело.

Роялисты воспрянули духом. Со всех концов страны стали приходить сообщения об их попытках склонить на свою сторону сторонников парламента, которых они считали недовольными, таких как Роуленд Лохарн в Южном Уэльсе и суровый капитан Баттен, ставший теперь адмиралом флота. Вездесущему заговорщику Майклу Хадсону удалось познакомить короля с набросками плана всеобщего роялистского восстания, которое должен был возглавить принц Уэльский, но на этот раз убедить Карла не удалось. Слишком большое число неудач разочаровало его. Он думал о побеге, и корабль, посланный принцем Оранским, долгое время стоял в гавани Ньюкасла «под предлогом возникшего крена». Но король так и не двинулся. Он казался странно апатичным – «угрюмым», как нелестно отозвался о нем один обозреватель, – будто в этот решающий момент своей жизни вдруг стал равнодушен ко всему.

Ковенантеры гадали о причине его молчания. Некоторые считали, что он уже заключил тайное соглашение с индепендентами и потому так спокоен. Тем временем для шотландцев наступило время уходить. 4 декабря в Ньюкасле сообщили, что «2000 фунтов – это все, о чем шла речь три года назад». Ковенантеры судорожно старались обратить короля в свою веру. Ланарк умолял его уступить, священники с удвоенной яростью наседали со своими проповедями. В воскресенье 6 декабря проповедник призвал многочисленную конгрегацию исполнить 51-й псалом: «Что хвалишься злодейством, сильный? Весь день со мной милость Божья! Твой язык замышляет гибель, он подобен отточенной бритве, о коварный». Король не растерялся; властным голосом, которым говорил в моменты кризиса, он заставил конгрегацию вместо 51-го петь 56-й псалом: «Боже, помилуй меня, потому что люди меня затравили, всякий день, нападая, меня теснят».

Бельевр и Монтрей в один голос уговаривали его подписать Ковенант и ехать в Шотландию. Такой была цена французской помощи. Карл быстро обдумал мысль об отречении, чтобы дать своему сыну возможность сделать необходимые уступки, а затем, вернув себе корону, отказаться от них. Но это показалось ему слишком рискованным, и, когда королева и ее советники с энтузиазмом подхватили эту идею, Карл возмущенно отверг ее. «Милостивый Боже, – писал он, – что только не делается, чтобы испытывать мое терпение! Неужели вы верите, что если вы не смогли убедить мой разум, то я подчинюсь вашему или чьему-то еще и пойду против совести?.. В какой безопасности я могу быть, если предполагается, что мой сын дарует то, в чем я отказываю?.. Я заклинаю вас, если вы христиане, не мучьте меня больше… Ибо помните, что доброе дело, как и друзей, нельзя предавать».

Аргайл пребывал в глубокой печали. Он боялся насилия в отношении короля со стороны интепендентов и, хотя утешал себя мыслью, что они еще не стали непререкаемой властью, наверняка понимал, каким неустойчивым был контроль Дензила Холлеса над парламентом. Однако не видел способа увезти короля в Шотландию, не ставя под угрозу священное дело Ковенанта. В разговоре с французским послом он, как бы высказывая мысли вслух, размышлял, будет ли безопасно увезти короля в качестве особо охраняемого пленника, то есть поместить его за решетку, но обращаться с ним, как приличествует обращаться с королем.