Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647

Во второй половине апреля 1643 г. Лондон выглядел уныло. Количество раненых мужчин с женами и детьми, объявлявших себя жертвами войны, превысило количество нищих. Теперь домовладельцам приходилось платить деньги на помощь жертвам войны, на укрепление лондонских фортификаций, на солдат, лошадей и оружие для Эссекса. Более богатых горожан вынуждали давать деньги в долг под сомнительное обеспечение в виде «общественного доверия» – слов, которые уже стали произносить с презрением. По воскресеньям с церковных кафедр их увещевали делать пожертвования в пользу пострадавшего Брентфорда, беженцев из Ирландии, больных, раненых и сирот. Еды пока хватало, но вести хозяйство стало сложно, поскольку непрерывные поставки из соседних графств уменьшились или шли с перебоями из-за роялистов, добывавших себе пропитание в Чилтернсе и в Вейл-Эйлсбери, из-за последствий разрушений, но больше всего из-за конфискации лошадей и повозок у перевозчиков. Самой большой проблемой было топливо, поскольку уголь не поступал ни из блокированного Ньюкасла, ни из шотландских шахт, а дров, на которые теперь вынужден был полагаться Лондон, не хватало. Цена угля взлетела выше, чем могли себе позволить рядовые домохозяйства, и намного выше той, которую установил парламент. Терпение лондонцев было на грани.

Свое недовольство лондонцы частично вымещали на оставшихся монахах и священниках, которые теперь лишились защиты и пожертвований богатых католиков, покинувших столицу вместе с двором. Всевозможный сброд напал на жилище маленькой общины капуцинов в Сомерсет-Хаус, разгромил их часовню, уничтожил запрестольный образ работы Рубенса и сжег изображение «обманщика и колдуна» Франциска Ассизского. Некоторые монахи нашли приют у португальского посла, другие были депортированы во Францию. 17 апреля в Тайберне был повешен и «выпотрошен» молодой священник-миссионер отец Генри Нит. Другие священники оставались в тюрьме и, пребывая в крайней нужде из-за отсутствия пожертвований, терпеливо ждали, когда парламент сочтет политически целесообразным назначить другую жертву.

Чтобы согреться, люди вломились в вестминстерскую церковь Святой Маргариты – или просто Маргариты, как ее теперь называли, чтобы убрать налет папизма, – где они «вдребезги разбили все окна». Парламент посчитал нужным подтолкнуть их дальше, на то, чтобы сокрушить «памятник идолопоклонства» – Чипсайдский крест, тем более что его олово и металл могли пойти на изготовление оружия. Но этот акт протестантского благочестия дал осечку, поскольку некоторые лондонцы очень любили свой крест, и пришлось отправить отряд конницы, чтобы не допустить драки из-за попытки его уничтожения.

Злословие и подозрения росли. Открыто говорилось, что члены парламента устраивают свои дела, набивая карманы деньгами и серебром, которое проходило через их руки, и придерживая самых лучших лошадей, захваченных в конюшнях роялистов. Без сомнения, некоторые так и делали. Стандарты порядочности в государственных делах были весьма растяжимы, и все знали, что сборщики налогов, уполномоченные по военно-морскому флоту, и другие чиновники центральной администрации покрывают свои расходы, пользуясь служебным положением.

По возвращении парламентских уполномоченных из Оксфорда едва удалось избежать ссоры между палатами лордов и общин. Граф Нортумберленд, разгневанный, что его личное письмо было вскрыто Генри Мортеном, одним из самых крайних экстремистов в палате общин, ударил этого маленького человечка в лицо тростью. Но Пим не хотел ссоры по поводу «прав», и этот неблаговидный инцидент спустили на тормозах.

II

Теперь перед обеими сторонами стояла реальная перспектива долгой войны. В любом случае им пришлось бы держать свои армии в боевой готовности по меньшей мере еще год и где-то с помощью силы, убеждения или займа добывать деньги.

Когда началась война, армии собирали, как придется. Джентльменам, которые оплачивали экипировку и содержание пехотной роты или отряда конницы, нравилось самим командовать ими. Несмотря на то что богатые и рьяные Брук, Хэмпден, Холлес собирали целые полки, армия Эссекса в первые месяцы войны состояла в основном из отрядов и рот, набранных частным образом и не организованных в полки. Постепенно, по мере того как они понимали требования военной службы, многие из независимых командиров уходили, уступая свои места профессионалам или тем, у кого была склонность к армейской службе. Часто вместе с хозяином домой уходили и его люди, и у Эссекса оставались только самые плохие рекруты, не имевшие ни хозяина, ни работы, и потому в армии им было лучше, чем в мирной жизни, даже если им не платили.