#война#мир#секс

— Боже, ты влюбилась! Окончательно влюбилась, — всплеснул руками друг. — А он что?! Ой, всё плохо, даже не говори, я понял. Ты так же запиралась, когда у тебя ничего не сложилось со Стасом!

— О тогда было гораздо лучше, — горько усмехнулась я.

— Ну почему ты меня не позвала? Ведь всегда лучше становится, когда выскажешься, выплачешься…

— Дикие кошки умирают по одиночке. Но теперь всё, умерла, восстановилась и танцую. Можешь считать, что у меня было девять жизней, осталось… хм… шесть. — Я заставила себя рассмеяться и показала пятерню и палец: — Вот ещё сколько раз можно расшибать себе лоб. Но это потом. Сначала я ещё немного поживу. Ясь, а у тебя нет ничего вкусненького? А то пиццу пока принесут, я умру от отсутствия позитивной компенсации жизненной фигни. Останется всего пять жизней.

— Оладушки с черникой устроят? На гречневой муке, полезные, — обрадовался Ясик.

— Тащи! А потом я накрашусь, оденусь, как нормальная, и пойдём фотосессию возле Госдумы устраивать. Я теперь официально превращаюсь в эксперта по блогосфере. И пусть все невесты Красницкого сдохнут от зависти!

Ясик бросился к балкону, но я его остановила и с замиранием сердца спросила:

— Скажи, мне просто любопытно… Ваня… мне ничего не передавал?

Друг виновато развёл руками.

Нет? Ну и не надо!

Глава 53

Человек предполагает, а Бог располагает. Впрочем, я предпочитаю называть ту высшую силу, которая управляет мной и всеми событиями в жизни — миром. Потому что мне кажется, что мир наполнен чем-то высшим: даже в ножке стола, в камне на дороге, в дверях метро и снеге, срывающимся с неба, тоже есть частица этого. Не знаю, как это объяснить, просто чувствую.

Всё наполнено жизнью. И потому мне может быть стыдно перед полотенцем за то, что я его зашвырнула подальше, перед стулом — за то, что пнула в сердцах. Но вот люди… Они для меня загадка. Как можно растоптать нежность? Отмахнуться от тепла? Отказаться от любви?

Как и зачем делать друг другу больно? Видимо, не в каждом это высшее живо. Или они просто его не слышат. Что и говорить, я сама порой чувствую себя менее правильной, чем цветок на окошке.

Я могу рассуждать об этом долго, но не буду. Так или иначе, но то что я восприняла, как конец моей карьеры блогера, оказалось лишь началом, новой страницей, полной сюрпризов…

Удивительная вещь — медийная популярность! За эти два дня мне что только не предложили: сняться в видеоклипе с перспективой потом поучаствовать в съёмках исторического сериала, если удачно сработаемся, поучаствовать в рекламе нового экологического бренда, дать интервью на Ютуб-канале. Вести собственную колонку об экологии в одном из серьёзных федеральных изданий и даже выслушали мои предложения о поправке в законопроект о репостах.

Пожалуй, я никогда в жизни не была так востребована и услышана. От этого даже кружилась голова, и я не торопилась всё принимать и бросаться с аплодисментами на каждое предложение. Зачем давать обещания, которые не можешь выполнить? Хотя работать хотелось везде и много, чтобы с ног валиться ночью.

Да, я имела риск зазвездиться, если бы не якорь внутри, невидимая кнопка, которая, будто сигнальный передатчик тревоги, объявляла мне: «Не обольщайся! Это всё временно. С Иваном тоже всё казалось невероятно хорошо, пока не стало совсем плохо».

Я бы хотела радоваться успеху и не думать о Красницком, но он снился мне, вспоминался при виде современных небоскрёбов и возле остриженных шариков самшита в кадках у дверей банков и отелей. Ваня мерещился мне в каждом блондине. Моё сердце замирало, а потом обрушивалось. Это был не он…

Я ужасно хотела видеть его. И ужасно боялась этого. Восемь дней без него, всего восемь, а будто век. И больно так же, как будто он прогнал меня вчера…

* * *

— Мать, с днюхой тебя! — раздался бесшабашный голос Стеблуха в телефоне утром пятнадцатого, сразу после звонка родителей.

— Пасиб, — ответила я, глядя на просвет в серых облаках, золотивший наш скучный двор и покрывавший волшебной утренней пыльцой сугробы, посыпанные песком дорожки и дворничиху в зелёном пальто и готической метлой.

— Здоровья тебя, счастья, всего-всего! Короче, исполнения желаний и большой светлой любви…

— А скажи, Влад, новый шеф уши тебе не оторвёт за такие звонки? Ты хоть вышел из его стеклянно-мраморной крепости или так палишься? — спросила я.

— Ты об Иване Аркадьевиче, что ли? Ну, мать, что ж ты из него совсем монстра делаешь? Мировой мужик!

— Угу…

— Нее, строгий, конечно. Когда гавкает на собраниях, аж холодок по спине и мошонка поджимается, ну а что, руководитель как руководитель. У нас режиссёр на Мосфильме был куда хуже. Иначе как кретинами никого и не называл.

— Ну да, не шеф, а мечта, — съязвила я.

— Не, ты чего, обиделась, что ли?

Я промолчала.