#война#мир#секс

— А что такое «манилулировать»? — вдруг показалась из-за углового шкафа семилетняя Уля, рыжая, как папа.

— А что такое «секс»? — высунулась из укрытия Маришка, лохматая, с расплетенными косичками.

— Не подслушивайте разговоры взрослых! — Олька кинулась к ним и довольно резко вывела из кухни, пнула вслед за ней чёрного кота Шушу с белыми лапками и захлопнула дверь. — Вот, Рита! Ты видишь?!

— Вижу, — процедила я. — И понимаю, что некоторым важнее иметь внешнего врага, которого можно обвинить в том, что жизнь — дерьмо, чем превратить его в друга и реально что-то изменить.

— Да не кипятись, Марго, — примирительно сказал Сержик. — У Олечки просто опять токсикоз с утра, гормоны.

— Не надо всё списывать на гормоны! — вызверилась Олька, которая ещё за завтраком рассказывала мне с восторгом, что беременность это прекрасно. — Красницкий со своими деньжищами — моральный урод! Ты слышала, что он говорил только что? Нет?! А это прекрасно его характеризует. Ещё великий Махатма Ганди сказал: «О величии нации и её моральном прогрессе можно судить по тому, как она обращается с животными»! То же самое касается и человека.

Я встала со стула, раздражаясь.

— Тот же Ганди сказал и другое: “Как люди могут уважать себя, унижая таких же, как они сами».

— Красницкий не такой же, как я! — взвизгнула Олька. — Не надо сравнивать! Ты уже забыла про ток-шоу? Про то, как он подставил тебя и выставил перед всеми корыстной дурочкой? А про то, что о нем писали в Карловых Варах? Я вот помню замечательно, в деталях, как нас охрана провожала из его «палат»! Он считает, что если есть деньги, то ему ничего не стоит всех послать? Думает, что все должны, он — моральный урод!

Мне стало неприятно до жути, словно утром, бродя по самшитовой роще я не думала то же самое. И оттого стало стыдно. За себя. А слова Ольки заставили меня поморщиться, словно кто-то испортил воздух.

— Оля, Оля… — пробормотал Сергей, от неловкости почёсывая спутанную бороду.

— Ты его не знаешь, — бросила я подруге и пошла в выделенную мне комнатку.

Было большое желание взять вещи и свалить от любимой подружки куда угодно, хоть к дьяволу на рога. Но представляю, как Иван воспримет меня, выходящую с чемоданом: «Здрасьте, я к вам пришла навеки поселиться».

Потому я просто натянула джинсы, синюю шёлковую блузку с разлетающимися по ткани, будто настоящими каплями росы, поменяла кроссовки на ковбойские сапоги. Быстрыми движениями чесанула волосы перед старым трюмо. Провела губной по и без того красным губам, застегнула замочек на длинной цепочке со свисающими серебряными шариками. Хотелось побыстрее отсюда! Впрочем, с такой скоростью не красился и полковник с опытом боевых действий при объявлении тревоги.

С легким стуком в дверь заглянул Серж.

— Марго, не обижайся.

— Было бы на что, — ответила я, сдерживая колкости. Обернулась, посмотрела в карие, почти с краснинкой глаза Сергея. — Ты хоть понимаешь, что без инвестиций вашему самшиту хамбец?

— Понимаю.

— Надеюсь, дело зайдёт дальше понимания, — бросила я, подхватила сумочку и, надевая на ходу пальто, прошла к выходу.

— Ты же хотела как лучше… — пронеслось вслед и разозлило ещё больше.

Олька с остервенением мыла чашки. «Декабристка», блин! Считает себя героиней и мученицей за то, что уехала за Сергеем из Москвы, кичится своей «интеллигентностью в пятом поколении».

Да, меня всегда восхищала её любовь к мужу, удивляла жизнь его интересами — она даже заочно получила второе высшее, чтобы понимать всё, что говорит её обожаемый Сержик о растениях и экологии. Меня поражала её терпимость к ужасному быту, которым она занималась при всей своей слабости и хрупкости, запойность чтения, несмотря на кучу детей, умение замечать тонкости в книгах, но что же о людях? Разве в них нет тонкостей, оттенков, нюансов? Разве можно рубить с плеча сук, который тебе подставляют, чтобы не упала? Возможно, прав был мой папа, говоря, что «Любимое занятие интеллигенции во все времена и основа существования — нытье про то, что всё плохо! И не дай Бог станет лучше!».

Олька обернулась и посмотрела на меня едва ли не с презрением.

— Пока, — сказала я и вырвалась на свежий воздух.

* * *

Иван стоял, засунув руки в карманы, и смотрел на горы. Я слегка напряглась: я не планировала ехать с ним. Как бы ни было хорошо, я была против того, чтобы выглядеть слишком доступной, и так позволила слишком много! Но почему-то теперь казалось правильным примкнуть к его берегу, а не динамить и хитро улыбаться. Я поняла, что ужасно не хочу, чтобы он тоже считал, что я им манипулирую. Сердце сжалось в волнении: сейчас обернётся и скажет что-нибудь такое, что заставит меня передумать. Или взглянет…

Я подошла. Он будто очнулся и проговорил с восторгом в глазах:

— Ты очень красивая.

На душе отлегло.

— Поедем, пообедаем где-нибудь? — спросил он, протянув ладонь.

— Да, я ужасно проголодалась, — ответила я, вложив свои пальцы в его.

* * *

Когда Мерседес вырулил на трассу, Иван вдруг произнёс, словно договаривая вслух мысль:

— А ещё Ганди сказал: “Мы сами должны быть переменами, которые хотим увидеть в мире». Ну или где-то так…