Война на Финском побережье 1854-1855 гг.

С горячностью этот «Романтик на троне» говорил нашему послу Будбергу: «Кто может считать нас способными на такую низость? Нам соединиться с Западом против России! Одно подозрение оскорбительно для нас...». В другом разговоре (с Мутье) король заявил: «Дозволит ли прусская честь порвать узы родства, сорокалетние узы? «Я буду дудкой рядом с русским барабаном», обещал король Пруссии. Но когда настала минута подать помощь Державному шурину, то он ответил отказом, забыв, подобно Австрии, что Пруссия не раз была спасаема Россией.

Мало-помалу Пруссия оставила, однако, колебания и король проникся убеждениями тех, которые были против русского союза. Партия придворной оппозиции, известная под именем «Вохеблато» (от «Preussische-Wochenblatt»), была особенно воинственна. К ней примыкали посланник в Англии, Бунзен, министр иностранных дел, барон Мантейфель, а главное — наследник престола.

Среди генералов её шли разговоры о «быстром натиске» на Варшаву; другие, еще более воинственные офицеры, брали уже Петербург, с помощью союзного флота и шведской армии. Программа партии сводилась к разделу России: Швеция получала Финляндию с Аландскими островами, а балтийские провинции (вместе с Петербургом) предназначались Пруссии. Польша возводилась в самостоятельное государство. Великороссия отделялась от Малороссии. Все это мотивировалось, конечно, необходимостью освобождения цивилизации от русского варварства. Кн. Бисмарк называет эту программу в своих мемуарах «детской утопией», так как в ней к шестидесятимиллионному населению великороссов относились, как к caput mortuum. Был момент, когда король, в порыве восхищения идеей освобождения христиан, сместил Бунзена, военного министра и др. неугодных России лиц. Но порыв прошел, и он более твердыми шагами последовал совету гр. Гольца и наследного принца Вильгельма, впоследствии германского императора. «Русский союз невозможен», — говорил гр. Гольц. «Пруссия и Германия заинтересованы в том, чтобы их могучий и страшный сосед не усилился». В том же смысле высказался и наследный принц, в письме, которое в 1888 г. было опубликовано в «Кельнской Газете» (от 9-го ноября, № 311). Признав дело России неправым, Вильгельм продолжал: «Нашей нерешительностью, нашими колебаниями и, наконец, нашим бездействием мы доводим дело до того, что России представится возможность выйти победительницей из катастрофы, а тогда Россия будет всем нам диктовать мир, тогда Европе придется плясать лишь по её дудке... Я понимаю задачу Пруссии (наоборот), чтобы не доставить России победу, чтобы не помочь ей достигнуть упомянутого выше главенства, Пруссия должна войти в соглашение с западными державами и вместе с Австрией вести Германию по единственно верному направлению».

Так в конце концов и было поступлено. Едва только Пруссия узнала о падении обагренного кровью Севастополя, как король поспешил поздравить Наполеона с победой, ибо тайно он давно уже пылал желанием не дать России чересчур властвовать на Востоке, путем заправления Турецкой империей.

Россия же продолжала верить Фридриху-Вильгельму и считать Пруссию «нам невраждебной» (слова гр. Нессельроде). Исходя из этого положения, русский кабинет стал настаивать на том, чтобы представитель Пруссии был допущен на парижский конгресс. В благодарность за наши хлопоты, она отправила в Париж гр. Мантейфеля — злейшего врага России (о котором Мутье сказал: «Пока будет Мантейфель, можем быть уверены, что Пруссия не станет за Россию. Отметим еще, что именно Пруссии довелось переполнить чашу наших неудач 1855 г. Наполеон готовился уже снять осаду Севастополя; но в это время министру Пруссии Мантейфелю удалось, через шпиона, достать копии с частных писем военного агента в Петербурге к генералу Герлаху (в Берлин). В этих письмах рисовалось безвыходное положение России и высказывалась надежда на скорое падение Севастополя. Копии были вручены повелителю Франции и тот выждал грядущих событий...

АВСТРИЯ.

Об отношении к нам Австрии в трудные годы Крымской войны много было говорено и писано. Что, собственно, представляла из себя Австрия в то прошлое время, когда она была постоянной нашей союзницей? «Австрия, — как выражался сам её повелитель Франц I (в 1829 году нашему послу Татищеву), — походила на дом, изъеденный червями». Она всего боялась и никому не доверяла. Мы никогда не пользовались её затруднительным положением, она же обыкновенно была душой интриг, направленных против нас. В истории трудно отыскать события, во время которых она проявила бы искренние дружеские чувства к России и тем не менее мы считали тогда основным правилом своей политики действовать непременно заодно с Австрией. В нашу программу введено было много отвлеченного, высокого; Австрия, напротив, все подобное исключила из числа своих руководящих начал. В результате получилось значительное наше подчинение взглядам венского двора, потому что там знали, чего хотели и к чему шли, а у нас нередко витали в области общих принципов.