Война на уничтожение. Третий рейх и геноцид советского народа

Кто же были те двое визитёров, которые столь шокировали командующего группой армий? В дневнике фон Бока, где он довольно скрупулёзно перечисляет все свои свидания, упоминаний о приезде чиновника востмина (министерства восточных территорий) или функционера НСДАП нет. Единственный случай, когда к нему в Борисов приезжали сразу два гостя, произошел 22 июля. В этот день генерал-фельдмаршал принимал соавтора Бакке — Георга Томаса, представителя вермахта в экономическом штабе «Ост», который прибыл в сопровождении начальника тыла группы армий генерала фон Шенкендорфа[678]. Несколькими страницами ранее фон Бок называет министерство восточных территорий штабом Розенберга, но это ни в коем случае не синонимы. «Штаб рейхсляйтера Розенберга» занимался конфискацией и вывозом культурных ценностей с оккупированных территорий. Таким образом, возможно, что фельдмаршал (или пересказавший его слова Штрик) просто запутался в организациях, созданных для работы на захваченных землях, принял экономический штаб «Ост» (то есть «Восток») за министерство восточных территорий и счёл, что представитель штаба имеет какое-то отношение к Розенбергу.

По меткому замечанию Адама Туза, военный экономист, приезжавший к фон Боку, «в глубине души… был безжалостным прагматиком. Фактически Томаса интересовало только будущее Германии как великой державы. Raison d'être[679] его работы в ОКВ заключался в том, чтобы предотвратить внутренний кризис, подобный тому, который подорвал немецкую экономику во время Первой мировой войны. Томас в полной мере осознавал всю тяжесть проблемы с продовольствием в Германии и не видел оснований для того, чтобы усомниться в вычислениях Бакке»[680]. Поэтому нам кажется вполне вероятным, что Томас мог — и более того, должен был — заговорить в Борисове о плане голода, тем более что армиям фон Бока предстояло оккупировать большую часть «лесной зоны». И именно он выступает в воспоминаниях Штрика в образе особоуполномоченного востмина.

Что касается маститого партийного деятеля, то, конечно же, Шенкендорф им не был. Почему же Штрик-Штрикфельдт упоминает о каком-то влиятельном нацисте? За давностью лет детали могли стереться из его памяти: возможно, при пересказе разговора фон Бок упоминал Бакке — истового носителя национал-социалистического мировоззрения, который на обеде в Борисове не присутствовал, но чьё имя при обсуждении голодной стратегии обязательно должно было прозвучать.

Сам генерал-фельдмаршал не написал в дневнике ни слова об этих идеях, а встречу 22 июля изобразил проходной. По его версии, он заметил Томасу и Шенкендорфу, что «нам меньше всего нужно иметь у себя в тылу озлобленное население и что мы должны приложить все усилия для того, чтобы заставить людей работать на нас добровольно»[681]. Командующий тылом с ним согласился. А Томас лишь сообщил, что «армия забрала с собой сельскохозяйственные машины, так что убирать урожай теперь придётся чуть ли не голыми руками. Однако он надеется выправить ситуацию, если на новые земли приедут немецкие крестьяне со своим инвентарём»[682]. Между тем представляется, что именно такая беседа — об отношении к коренным жителям, сборе урожая и прибытии немецких колонистов — и должна была выйти на тему предстоящего голода. То, что она не нашла отражения в дневнике фельдмаршала, объяснимо — такие чудовищные вещи было просто опасно доверять бумаге[683].

Cогласно Штрик-Штрикфельдту, фон Бок отправил его в Берлин, чтобы прояснить ситуацию. В министерстве восточных территорий гостя успокоили: «Смертность от голода, конечно, возможна. Но само собой разумеется, о предумышленном убийстве никто не думает»[684]. Это была циничная ложь. Возможно, что Гитлер и Гиммлер, которые смотрели на Розенберга свысока, не говорили ему всего, но о планах лишить коренное население продуктов питания он знал прекрасно. Об этом свидетельствует его речь от 20 июня 1941 года, цитированная выше.