Война - пожизненная боль

Вчера получил твой, Лазарь, пакет с радостным, волнующим меня посланием. Спасибо тебе, дорогой, за неюбилейную статью, которая очень согрела мое сердце. Главным образом потому, что это - от тебя, друга и моего главного авторитета в л-ре. Спасибо также Вале О., который высказался под несколько другим углом, но тоже хорошо. В библиотеке заглянул в некоторые другие российские газеты, многие написали, поздравили, - приятно, ничего не скажешь. Белорусские оппозиционные газеты тоже отметили мое -летие, официоз же дружно промолчал. Зато сегодня услышал по радио “Свобода”, как, по-видимому, тот же Севрук или с его подачи официоз разразился заявлением под заголовком: “О спекулятивных выступлениях некоторых органов печати относительно Быкова”. Оказывается, и отношение властей к Быкову превосходное, и издают его вдоволь, а если что не издали, то потому что Быков сам не обращался. Сам же и виноват. Вот так!

Впрочем, черт с ними, меня все это мало волнует, хуже другое. В конце июня мне тут пришлось присутствовать на международном семинаре, который проводил финский СП. Это было в курортном поселке, на берегу красивого озера. Приехало много оч. умных, ученых авторов, профессоров, выступали с докладами. И вот тут я пришел в замешательство, так как ничего не понял, хотя речь шла о современной л-ре. Но такой л-ры я не знаю, почти ничего из нее не читал. А то, что я читал, по всей видимости, они никогда не читали. Не только русской классики, но и европейских гуманистов - ни Белля, ни Ремарка, ни Хемингуэя, ни кого-либо из наших, даже не упоминали. Даже наш постмодерн для них - вчерашний день, зато доклад одного американского автора двух романов о гомосексуалах был встречен бурей аплодисментов. Ни слова не было сказано о политике, о Югославии, да и о современной России тоже. Коротко и зло выступил против них один курд-эмигрант, но это было сочтено актом скверного вкуса.

А тут еще ночью услышал передачи о пушкинском дне поэзии в Петербурге, где Наташа Иванова сказала, что шестидесятники - это не вчерашний, а даже позавчерашний день литературы. Что же нам делать?

Вполне возможно, что все они правы, мы безнадежно устарели. Я это давно почувствовал по себе… Но иным я быть не могу, не умею. Значит - финита ля комедия?

Вот такие мои заботы, которые имеют, наверно, классический диагноз: творческий кризис. Куда ни шло, если это только на личном уровне, и хуже, если - на национальном. Мало нам кризисов - экономического, политического, идейного, так еще и литературный. Хотя некоторые и наши входят в новое течение легко и изящно, как рыбки в воду. Ночью слушал выступления Пригова, некоторых дам и литературоведов - вот это завтрашний день? И даже, как уверяют, следующий XXI век?

Впрочем, о чем заботы! Вот в Белоруссии нынче все сгорело: и картошка, и зерновые, и корма. Что будем есть? Если придется жить. Тут не до литературы…

Дорогие наши, милые друзья! Мы очень желаем вам обоим сносного здоровья и - как-нибудь…

Обнимаем - Василь и Ирина.

10 июля 1999 г.

P.S. Собираемся на недельку в Минск. Если впустят. И - выпустят тоже.

***

Дорогие Ная и Лазарь!

Давно мы не писали вам - ездили на родину. Две недели провели в Минске, я кроме того съездил на деревню, навестил овдовевшую зимой сестру и брата. Кроме того, побывал в Гродно, где живет сын, переночевал у него и вернулся в Минск. Впечатление от всех визитов удручающее - как и полагается по нынешнему времени. Впрочем, рассказывать об этом - очень невеселое дело. Хотя и все остальное безрадостно, печально, страшно… Утешает только одно: уже не много осталось. Такого же мнения и немногие оставшиеся там друзья или те, кто пока еще считаются таковыми. Про режим я уже не говорю - такого циничного фашизма еще недавно невозможно было и во сне увидеть. Слегка утешило разве что - несколько статей в минской оппозиционной прессе с теплыми словами по поводу моего юбилея. Хотя понятно, конечно, что это - по случаю юбилея… В этом плане несколько особняком стоит твоя, Лазарь, статья в “Литературке”, где не только по случаю юбилея, но и просто - в защиту. Наверно, защитить друга - побуждение всегда благородное, и я безмерно тебе благодарен, мой милый дружище!

Проездом в Ленинград Ирина купила книгу Г. Бакланова, которую сразу же прочитала, а теперь я дочитываю[1]. Давно уже никакая книга не производила на меня такого захватывающего впечатления, какой он молодец, Гриша! Как умно, просто и честно! Впрочем, как всегда, с его первых книг, которые я прочитал и которые стал боготворить. Как он хорошо пишет о Твардовском, Трифонове… Немного жаль только, что не нашлось у него нескольких слов об Адамовиче, который его любил. Но, понятно, любовь не всегда бывает ответной, а о смерти Саши именно Бакланов сообщил мне по телефону, и я разрыдался, раздираемый двумя чувствами - скорбью и благодарностью. Но это - между прочим. А книга прекрасная, очень хочется, чтобы она подольше прожила в литературе. И не только в нашей. И с ней вместе, конечно, ее автор.