Война «шляп». Очерк Русско-шведской войны 1741–1743 гг.

Даже Эренсверду не удалось укрепить боевой дух. Свартхольм и Свеаборг в 1808 г. обороняли так же ужасно, как Фридрихсгам и Гельсингфорс в 1742 г. Для Швеции Свеаборг стал самой дорогостоящей постройкой за всю историю существования государства. Комендант крепости Карл Олаф Кронстедт был героем Роченсальмского сражения, но не защиты Свеаборга. Впрочем, на нет и суда нет. Вспомнил ли Карл Олаф Кронстедт в момент капитуляции[516] о своем деде Габриэле Кронстедте, который во время Войны «шляп» упоминал в письмах слабейшую оборону Финляндии?

Северная Карелия защищалась от старых воспоминаний под предводительством крестьянских полководцев. Простой народ самоотверженно поддерживал Швецию также в Южном Эстерботтене и на Аландских островах. Иначе народу пришлось бы столкнуться с призраками «малого лихолетья».

Клингспор вел войну вполсилы, но от сражений не отказывался. Помпезный летний военный поход был нужен для демонстрации силы. Порох дымился, земля дрожала и краснела от крови. Из стычек в поле средних масштабов финны и шведы выходили с достоинством. Но возвращением утерянных территорий дело и не пахло. Армии отличались друг от друга почти так же, как в Войне «шляп». Хотя шведы проиграли, Рунеберг в своих стихах пел им дифирамбы. Лучше так, чем никак.

В начале XIX в. внешняя политика Швеции не базировалась на заветах Макиавелли. Снова у нее нашелся друг издалека – из Англии, а вот враг был рядом – за рекой Кюмень. Во время наполеоновской континентальной блокады страна, оставшаяся без всякой поддержки, дрожала в беспомощном страхе.

Люди шли к идее мира извилистыми путями. Просвещение в Центральной, Южной и Восточной Европе не перековало мечи на орала и не превратило виселицы в хлебные лопаты. Оно запустило военный цикл из непомерных национальных притязаний и воинственно настроенных деятелей, для игр которых любые престолы были слишком маленькими. Швеция была исключением. Ее элита постепенно упускала свои возможности и теряла интерес к делам военным.

Всходы на финском поле

На военных заседаниях риксдага 1740–1741 гг. мельком упоминалось, что в Финляндии участились случаи детоубийства и преступления против нравственности, заканчивающиеся смертью. Причина крылась в нищете. Тех, кто выживал в подобных условиях, не особо волновало христианское учение. Женатые мужчины с позволения жен сношались с животными, чтобы в семьях не рождалось слишком много детей[517].

Из-за подобных гротескных причин Мать Свеа была бесплодной, а рост финского населения – минимальным. Если бы в стране жило более 400 тысяч человек, они бы явно не голодали. Финляндия давала зерно, корнеплоды, лён, масло, шкуры, мясо и рыбу тем, кто готов был это взять[518]. Самыми важными импортными товарами были только соль и железо. На водяных лесопилках пильный диск голландского образца разрезал бревна, а простой народ их пилил и обрабатывал. Стране было слишком тяжело самостоятельно двигаться вперед. Причина голода заключалась в непреодолимых препятствиях для развития, а не в природных условиях.

Мотивации для поднятия целины не было, зато хватало ограничений на полевые работы и запретов на разделение имений. Экономика переживала период застоя. На месте сгоревших городов не строилось ничего нового, из пепла возрождалось максимум то же самое. Торговля была привилегией немногих, и то с ограничениями. Настоятель Пюхяйоки Петтер Никлас Матезиус – брат того самого заключенного, что на себе познал камеру «Белая лошадь» – сказал, что русские обрадуются даже рабам, потому что экономически они лучше развиты, чем северяне[519].

Финляндия производила смолу и деготь, необходимые для кораблей разных держав по всему миру. Люди с закопченными лицами из курных изб сами не могли наесться досыта из-за своего стратегически важного товара. Его производство требовало человеческих ресурсов и многих месяцев тяжелого труда. На пространстве бедном, в крае Севера убогом, подсечно-огневое земледелие практиковалось не на добровольной основе, а было одним из видов принудительных работ. Натуральное хозяйство развивалось само по себе, но сборщик налогов требовал денег.

Смола, производимая в тяжелых условиях, не улучшала положение маленьких финских городов. Все лавры доставались Шведской Ост-Индской компании по торговле смолой, служившей оплотом меркантилизма и безликого госкапитализма. В колониальной Финляндии даже господа не жили по-господски. От периода шведского господства осталось мало каналов, портов, зданий суда, школ, дворцов и городских кварталов. Единственные красивые общественные здания – церкви – строились за счет местного населения.