Война солнца

Полтора часа спустя наш транспортник останавливается. Используя радиостанцию дальнего радиуса действия, я в последний раз пытаюсь связаться с ЦЕНТКОМом, прежде чем мы отправимся в путь. Мы все еще вне досягаемости ретранслятора в четвертом лагере. Я полагаю, что если бы мы смогли отогнать в лагерь грузовик, то связь бы наладилась – при условии, что сам ретранслятор в порядке. Возможно, он не работает в такую погоду. У нас было не так уж много времени, чтобы протестировать радиосеть перед ее развертыванием. Завтра разберемся с этой проблемой.

Мы с Григорием выходим, надеваем наши парки и балаклавы и присоединяемся к семи солдатам и Идзуми. Мы похожи на группу торговцев мехом, путешествующих по пустыне Аляски в поисках укрытия.

Вокруг падает снег, а сказанные мной слова сопровождаются тонкими клубами пара.

– Я хочу попытаться связаться с выжившими на складе по рации, прежде чем мы доберемся туда.

Даже через маску для лица я могу сразу сказать, что Брайтвелл это не нравится.

– Сэр, это лишит нас нашей позиции, и мы окажемся в обстоятельствах, при которых не знаем их отношения к нам. Это ставит нас в невыгодное положение.

– Понял, капитан. Сначала мы подойдем к этому как к гуманитарной миссии. Но я согласен, что мы должны быть готовы к боевым действиям.

Я беру рацию и громко произношу:

– Выжившие в лагере № 4! Меня зовут Джеймс Синклер. Я – выживший из лагеря № 7. Мы пришли, чтобы предложить помощь. Как слышно?

Я жду, но ответа нет.

– Мы знаем, что некоторые из вас находятся на складе четыре-один-два. Мы уже на подходе и надеемся предложить помощь. Пожалуйста, ответьте.

Брайтвелл – явно расстроенная – смотрит в землю. Я только что раскрыл нашу позицию и планы. Но что нам терять?

Когда ответа так и не приходит, солдат убирает рацию, и мы снова отправляемся в путь, пробираясь через снег.

Было бы лучше проехать через лагерь. Ходьба дает нам больше времени, чтобы увидеть произошедшую здесь бойню. Развалившиеся жилища, покрытые снегом, за исключением торчащих случайных обломков. Вездесущий запах смерти по мере того, как мы углубляемся в лагерь, с каждым шагом становится все сильнее и сильнее. Даже несмотря на то, что они замерзли, запах от огромного количества тел отвратителен.

Я надеялся обнаружить транспортное средство, но их тоже нет. Их обломки либо перемешаны с развалинами домов, либо лежат на окраине лагеря искореженными кусками металла.

Каждый раз, когда мы останавливаемся на перерыв, я пробую рацию.

Каждый раз ответа нет.

Когда солнце садится, мы идем в темноте, и лишь свет наших фонарей отбрасывает блики на снег, да сверху сияет грязный полумесяц.

В ста ярдах от склада я снова пробую радио.

Все еще тишина, нарушаемая только хрустом наших шагов, когда мы идем к полуразрушенному зданию.

Внешнее освещение не включено, и нет никаких окон, только непрозрачные, искривленные, твердые пластмассовые стены.

Солдат, ведущий колонну, выбрасывает левую руку под прямым углом, ладонь вперед от нас, пальцы вытянуты и соединены. Колонна зависает. Брайтвелл держит левую руку на талии ладонью вниз, пальцы вытянуты и соединены. Вместе солдаты опускаются до колена, винтовки все еще подняты.

Солдат впереди рискует двинуться вперёд – к холмику, припорошенному снегом. Он перекладывает винтовку на плечо и садится на корточки, смахивая белый порошок.

Это женщина, одетая в ночную рубашку. Русые волосы. Кожа пепельная, серо-голубая.

Он вытаскивает ее тело, пока остальные пять солдат держат наготове свои винтовки, поворачиваясь влево и вправо, словно маяки, шарящие своим лучом в ночной мгле. Григорий, Идзуми и я не сводим глаз с замерзшей женщины, которую, словно сценические софиты, подсвечивают наши фонари. В ее руках ребенок, возрастом не более четырех лет. Это ужасно, но то, что я вижу дальше, еще хуже: огнестрельное ранение в ее груди. Она бежала на склад, когда ее застрелили.

Я чувствую отвращение. Инстинктивно мой разум судит этих людей, но в следующий момент я вспоминаю, что мы делали у входа в Цитадель. Если бы наш склад все еще стоял, что могли бы подумать другие выжившие о том, что они там увидели, о том, что мы сделали? Это делает нас плохими людьми? Или просто выжившими? Мне интересно, в нынешнем мире, оставшемся после катаклизма, существует ли уж такая большая разница между этими словами?

Ясно одно: люди на этом складе вооружены и готовы убивать, чтобы защитить себя и то, что внутри.

Голос Брайтвелл пронизывает тишину:

– Доктор Синклер, я рекомендую разделиться на три группы. Мирные жители будут держаться позади. Мои войска сформируют две группы, которые войдут в здание с противоположных сторон.

– Это хороший план, капитан. Но мы пришли сюда не воевать. Кроме того – если до этого дойдет – мы, вероятно, не сможем победить.

Кажется, в последнее время я провожу много времени, убеждая людей не сражаться. В этом случае мне интересно, правильно ли я поступаю. Бросив на Григория быстрый взгляд, я вижу, как он кивает мне, молча соглашаясь.

– Сэр? – спрашивает Брайтвелл.

– Мы собираемся постучать в парадную дверь.