Война в России и Сибири

Последняя группа вызывает у наших офицеров разногласия. Например, к нам попал поручик царской армии, исполнявший обязанности начальника штаба 20-й Пензенской дивизии. Я раза три встречал его в кабинетах и коридорах 12-й дивизии. Он говорил с нами с рассеянным видом, принял от меня сигареты, но чувствовалось, что между нами пролегла пропасть. Он отказался дать сведения о Красной армии и проявил неприязнь даже к тем, кто готов был простить ему «измену». В яростных спорах относительно судьбы этого человека, одни и те же факты подтверждали противоположные мнения. Для одних его отказ сообщить планы красных свидетельствовал о воинской чести, для других – о солидарности с армией, которая с варварской свирепостью обходилась с нашими офицерами, его бывшими товарищами. В целом добровольцы, служившие в царской армии, требовали его смерти. Не соглашались старики, которых жизнь научила прощать человеческие слабости и у которых в России, возможно, остались сыновья.

Этой ночью поручика расстреляли. Члены Верховного военного революционного комитета вынудили его поставить свою подпись под декретом, обрекающим на смерть часть гражданского населения. Расстрельную команду возглавлял один из моих друзей, молодой отважный офицер, приятный молчаливый человек, разоренный революцией. Его отца красные убили и плохо обошлись с сестрами. Он попросил генерала Бангерского оказать ему милость, дав возможность командовать огнем, направленным против приговоренных «предателей». Мы с ним были в теплых дружеских отношениях, при встречах всегда обменивались рукопожатием. Он был интересным собеседником, но когда я его спросил об «экзекуции», он загадочно улыбнулся и промолчал.

8. Омский оптимизм

Стерлитамак, 8 апреля 1919 г.

Генерал Бангерский только что получил копии новых распоряжений для армии. Довольный Омск не сомневается, что столь же благополучна вся вселенная, он приказывает без промедления продолжать операцию. Мы возьмем Казань, Самару и пойдем на Москву. Наши войска будут делать по 30 верст в день под огнем противника…[319] И, разумеется, горячий оптимизм тылов, патриотизм «из кустов» мало влияют на интендантские службы. Не доставляется мука, снаряжение, сапоги, одеяла, винтовки. Таяние снегов увеличило реки, маленькие разливаются в ширину на версту или две. Пулеметный огонь над бескрайними полями грязи деморализовал бы любых солдат мира, полуголодных и полураздетых, но наши держатся на энтузиазме. В ротах в среднем не больше сорока человек добровольцев, совсем юные обессилены. Комплектовать подразделения предполагается на марше. Полковое начальство умоляет дать людям отдых, экипировать их, дать время на сплочение. Но в Омске военные и штатские соревнуются только в тостах, восхваляя достоинства несчастного русского солдата, который сам выпутается из всех бед, поддерживаемый лишь благодарностью тыла.

Между тем красные, отступающие, но не побежденные, начали оказывать сопротивление. Заметили это оренбургские казаки, отправленные их преследовать. Солдаты красных ни в чем не нуждаются, мы видим это по провианту, который они нам оставляют. И у них есть класс, которого нам недостает, он именуется «коммунисты». Коммунисты одержимы яростным фанатизмом и занимают все посты. Они вновь внедряют дисциплину. Снизу доверху соблюдают строгое подчинение, вернув это драгоценное достояние старого режима. Подчиняются людям, несущим смерть, людям-хозяевам.

Глава III. Стратегическое отступление

1. Эвакуация Уфы

Туркан (западная часть Уфы), 29 мая 1919 г.

Отступление Западной армии по линии реки Белая решено. Оснований много. Два месяца сказочных успехов воспламенили Омск и Ставку, и они решили продолжать наступление, не обращая внимания на мнение фронтовых штабов. Между тем войска изнурены и потеряли до двух третей действующего состава[320]. Во многих полках оставалось от 700 до 800 человек, в некоторых ротах по 40–50 солдат. Таяние снегов невероятно увеличило реки, так что обороняться стало очень легко. Враг готов был противопоставить нам свои прекрасно организованные ударные батальоны, воспламененные резкими речами пророка Троцкого. Наши солдаты, плохо экипированные и полуголодные, должны были делать по 30 верст в день и – чтобы не задержать победный марш на Самару – комплектоваться и сплачиваться на ходу.