Война в России и Сибири

Армия Ханжина состоит из частей весьма неравноценного достоинства. Недавно на фронт приехал целый армейский корпус генерала Каппеля[323], хорошо подготовленный, насколько хорошо могут быть подготовлены солдаты в тысяче километров от войны, полной неожиданностей и сюрпризов. В этих солдатах должна была пробудить особое достоинство их новая английская экипировка, поспособствовав заодно и другим военным добродетелям, но на деле они ничем не отличаются от своих собратьев по оружию, голодранцев, воюющих вот уже одиннадцать месяцев. Скажу больше, полк, которым в Сибири все восхищались как живым примером помощи союзников своей несчастной сестре, перешел на сторону большевиков – я уже упоминал об этом, и эти мнимые храбрецы ждут теперь в качестве платы за предательство отправки на родную Украину.

В санитарных вагонах и теплушках я видел много раненых в английской форме. Приблизительный подсчет дал следующие результаты: 80 % ранены в указательный палец левой руки, 15 % в тот же палец правой (очевидно, левши), и только 5 % имеют более серьезные ранения[324]. Все это внушает мало надежды. Сомневаюсь, что эти от кровенные проявления трусости сошли бы у большевиков, у которых царит теперь кровавая суровая дисциплина.

Иглино, 3 июня

Два вагона боеприпасов, которых срочно потребовал фронт и к которым я прицепил нашу теплушку, вот уже два дня стоят в Тавтиманово. Пришел приказ об отступлении, но господа чиновники, сколько их не тряси (а красных комиссаров и казаков, приставляющих револьверы к их вискам, у нас нет), не отправляют составов в противоположную сторону.

Я оставил ржаветь пули и снаряды в 50 километрах от фронта, нашел телегу с двумя лошадьми и приказал башкиру отвезти меня в Иглино.

В деревне Башкирская, mirabile dictu[325], совершенно русской, где я остановился, чтобы выпить чаю, и с этой просьбой обратился к жителям, но они показали мне на маленький беленький домик:

– К нам не ходите. Идите туда, к буржую!

Страшное обвинение в момент, когда все ждут, что вот-вот придут красные. В белом домике, бедном, но чистом, с гравюрами на стенах и красивыми букетами, говорящими, что у хозяев есть вкус, меня встретила старушка, мать школьного учителя, который ушел из деревни вместе со священником и частью крестьян.

В Иглино я переночевал в крестьянском доме. Здесь, как и всюду, деревня сопротивлялась командиру этапа, у которого военные то и дело требовали повозок и лошадей. Большевики забирали необходимое безапелляционно и грубо, белые действовали более гуманно. Население поначалу радостно встречало «освободителей» – иной раз даже крестным ходом[326], но потом неизбежно восставало против посягательств на священное право собственности, тогда как любая армия считает священной обязанностью граждан жертвовать этой собственностью. Войне против большевиков крестьяне без сопротивления отдали своих сыновей; но как только понадобилось подвозить этим сыновьям на фронт провиант и боеприпасы, они мигом попрятали в дальних лесах лошадей и подводы. Надеялись, что как только объявят мир, сыновья вернутся и найдут хозяйство в целости и сохранности.

Времени на уговоры упрямцев не осталось. Правительство Омска долгое время разумно и осторожно обращалось с провинцией, щадя чувствительных мелких собственников, надеясь найти в них опору, но теперь оно было вынуждено сажать под арест и наказывать людей, которые всеми силами уклонялись от выполнения закона о реквизиции.

Турбаслы (на Белой), 4 июня

Я уехал из Иглино утром и в полдень был в Шакше, небольшой станции на берегу реки Уфы, где находился генерал Войцеховский, командующий 2-м армейским корпусом. Генерал – молодой энергичный умный офицер, его деятельность в Сибири, так же как деятельность генерала [П. П.] Гривина, началась вместе с чехами. Я увидел рядом с генералом капитана Лако, французского офицера, известного своей отвагой и утонченной культурой.

Две армии стояли друг против друга вдоль берегов Белой. Инициатива была за красными, наша роль сводилась к ожиданию. Мы боялись, что они переправятся в крайне опасном для нас месте – там, где река возле Красного Яра образует излучину, а значит, мы не сможем целиком защитить наш берег.

Я поехал к командующему 4-й дивизией генералу Косьмину, который отвечает за северный сектор. Генерал Косьмин прославился после того, как в марте, взяв с собой 4000 человек, осуществил глубокий прорыв через линию красных, и Уфа таким образом была взята. Он образованный, энергичный офицер, не раз проявлявший отвагу и неустрашимость, качества, какими обладают далеко не все командиры дивизий в этой сибирской «герилье». Он знает о том, что происходит в Омске и в интендантствах, и сказал, что, если фронтовые обстоятельства позволят, он в ближайшее время отправится в Омск со своими четырьмя полками и разгонит банду окопавшихся.