Война в XXI веке

Стоит добавить, что справедливой причиной применения военной силы могут обладать не только государства. В противном случае мы заняли бы явно некорректную позицию для анализа новых войн. Чаще всего в рассуждениях теоретиков справедливой войны причинам, по которым берутся за оружие негосударственные силы, уделяется не так много внимания, поэтому Николас Фоушин предлагает обновить теорию и говорить не об одной, а двух теориях справедливой войны – регулярной и иррегулярной. Одна из них будет содержать принципы, позволяющие оценить классические, конвенциональные, межгосударственные войны, другая будет работать для оценки конфликтов с участием негосударственных субъектов политики. Требования принципов классической теории справедливой войны обычно оказываются невыполнимыми для негосударственных субъектов, хотя нередко, по мнению Фоушина, повстанцы или партизаны обладают справедливыми основаниями для ведения борьбы. В частности, они могут обладать справедливой причиной войны. Такую причину даёт само государство, проводящее политику геноцида или массовых репрессий. Война населения или его части со своим правительством, вызванная стремлением «предотвратить гуманитарную катастрофу»[291], признаётся Фоушином соответствующей идее правого дела. Право на объявление войны, таким образом, получает не только государство, но и негосударственная группа.

Упреждающие и превентивные действия

Как мы уже отметили выше, согласно ст. 51 Устава ООН, единственным законным случаем применения военной силы провозглашается самооборона. Эта же причина теоретиками справедливой войны традиционно называется первой, когда речь заходит о принципе правого дела, хотя мы и отметили, что появляются авторы, критически оценивающие моральную обоснованность самообороны. Большинство авторов (и вероятно, большинство людей вообще) согласны, что агрессия запрещена, потому что она подрывает государственный суверенитет и территориальную целостность государства или потому что нарушает принцип невмешательства и игнорирует иммунитет от нападения. Тем не менее современная этика войны не сводит дискуссию о моральной допустимости войны к оборонительной войне.

Первый случай, который мы рассмотрим в продолжение описания принципа правого дела, оказывается довольно близким по своему смыслу к самообороне – это вопрос об оправданности упреждающих военных действий. В лексиконе международного права, моральной теории войны и теории международных отношений используется несколько понятий, казалось бы, близких по своему смыслу: сдерживание (deterrence), превентивная война (preventive war) и упреждающие действия (preemption). Однако они отсылают к разным ситуациям и контекстам, которые получают различную моральную оценку.

Влиятельнейший британский специалист по военным исследованиям, профессор Лондонского Королевского колледжа, сэр Лоуренс Фридман, классифицирует сдерживание как одну из «стратегий принуждения» (coercive strategy), в то время как превентивные и упреждающие действия – как «стратегии контроля» (controlling strategies). Сдерживание основано на стремлении повлиять на расчёты и планы противника, в то время как стратегии контроля нацелены на то, чтобы не дать противнику возможности завладеть инициативой[292]. В годы холодной войны сдерживание воспринималось в качестве важнейшего инструмента международной политики и обсуждалось в первую очередь в связи с ядерным оружием[293]. Сдерживание, по определению Фридмана, опирается на возможность оказывать давление на политиков и военных противника, угрожая им наказанием или ещё каким-либо образом. Отметим, что в Военной доктрине Российской Федерации «сдерживание и предотвращение военных конфликтов» закреплены в качестве ключевого направления военной политики России[294].

Превентивные действия связаны с ликвидацией военного превосходства противника (например, при помощи разоружения) или политической трансформацией противника таким образом, чтобы он перестал представлять собой военную угрозу. Иными словами, государство, подверженное превентивным действиям, лишается технической возможности или политической воли играть роль военного противника, т. е. неспособным создавать угрозы для своих соседей[295]. Правда, Фридман тут же оговаривается, что превентивной мерой можно назвать и действия, нацеленные на то, чтобы не дать имеющейся проблеме перерасти в полноценный кризис[296]. Таким образом, Фридман предлагает двойственное определение превентивной войны. С одной стороны, это мера, направленная на то, чтобы сдержать наличествующую угрозу. С другой – средство ликвидации самой возможности производить опасности, т. е. предотвращение потенциальных угроз до того, как они станут реальными или неминуемыми (imminent). Упреждение же в этой классификации получает определение крайней меры, «стратегии, которую используют непосредственно в самый разгар кризиса»[297].