Война во время мира: Военизированные конфликты после Первой мировой войны. 1917–1923

Характер военизированных формирований определялся не только их отношением к боевым действиям, в которых они участвовали, но и запретами, с которыми эти формирования сталкивались — и которые служили источником раздражения и для «Черно-коричневых», и для солдат. Представитель «Черно-коричневых» Дуглас В. Дафф писал:

…имея свободу действий, мы могли бы восстановить порядок в Ирландии за месяц, даже если бы это был мир в римском стиле, при котором страна становится пустыней. Нас же сегодня подбивали на жестокости и зверства, завтра сажали в тюрьму и увольняли за грубые слова в адрес врага — и неудивительно, что наши люди падали духом и в большинстве своем несли службу только ради жалованья^{780}.

Постоянно раздавались призывы ввести военное положение, от правительства требовали назвать происходящее войной и дать разрешение на использование известных способов ведения военных действий. Монтгомери признавал, что «для победы в войне такого типа нужно быть безжалостным; Оливер Кромвель или немцы покончили бы с ней очень быстро. Но общественное мнение в наши дни не даст согласия на подобные методы»^{781}. Монтгомери допускал, что подавление восстания, вероятно, все равно стало бы лишь временной мерой, но тем не менее написанные им строки полны сожаления. Многие обвиняли правительство в том, что оно сдалось в тот момент, когда до победы оставался только шаг. Ф.Э.С. Кларк писал о том, с каким стыдом он сдавал форт, удерживавшийся 350 лет, — форт, «который им отдали наши политики <…> форт, который они никогда бы не захватили» сами^{782}. Джордж У. Элбин выразил свои чувства лишь немногим более откровенно: «Хорошо было правительству и интеллигенции сидеть дома на своих жирных задницах, в то время как расхлебывать все дерьмо приходилось войскам»^{783}.

Но, несмотря на разочарование действиями правительства, гораздо чаще речь заходила о том, что было почетного и бесчестного на войне с ИРА, и именно такие рамки эти люди продолжали использовать для самоидентификации. Во многих отношениях как раз такая идиоматика — развитие идеи о «честной игре», представление о том, что «война между белыми людьми должна вестись по-спортивному, а не так, как воюют дикие племена», — и поставила под вопрос поведение королевских сил в Ирландии^{784}. Об этом поведении стали судить по их собственным стандартам, и оказалось, что в смысле военного идеала оно оставляет желать лучшего. Вооруженным силам Его Величества не пристало заниматься репрессиями и тайными расстрелами. Победители в Мировой войне, защитники отважной Бельгии просто не имели права попасться на чем-то подобном; воевать таким образом было «не по-британски»^{785}. Депутат от Либеральной партии, лейтенант-коммандер Кенворти, выступая в палате общин, привел следующее острое сопоставление:

Бельгийские эксцессы оправдывались в германском рейхстаге рассказами о бельгийцах, стреляющих из своих домов по доблестным германским войскам <…> Точно так же сейчас наше правительство оправдывает сожжение деревень в Ирландии. Если мы не осудим его, то будем виновны не меньше и даже больше, чем немецкий народ. Пусть я не добьюсь такого осуждения от этой палаты, но надеюсь, что его вынесет народ за ее стенами. Если же этого не случится, то, значит, войну выиграла Германия и в нас вселился прусский дух. И это окончательное торжество прусского духа будет означать, что 800 тысяч погребенных на десятке фронтов, цвет нашей расы, погибли зря <…> [что] Германия победила, а мы проиграли. В этом и заключается самая главная трагедия, самое большое зло^{786}.