Читаем Война во время мира: Военизированные конфликты после Первой мировой войны. 1917–1923 полностью

Если идеология не позволяет поместить «Черно-коричневых» в какую-либо рубрику или дать им истолкование, то остается традиционная точка зрения, согласно которой они являлись «жестоким детищем военной деморализации»{797}. Британская пропаганда в Ирландии специально обыгрывала их участие в Мировой войне в надежде запугать ИРА: «Они знают, что такое опасность. Они знают, что такое война. Они и прежде, не дрогнув, смотрели смерти в лицо»{798}.

Но то же самое можно было сказать и о многих бойцах ИРА, а тезис о брутализации в случае «Черно-коричневых» так же уязвим для критики, как и в контексте всех прочих военизированных движений послевоенной Европы. Нет никакой возможности проверить его вне рамок индивидуального опыта. Были те, кто объяснял свою службу в военизированных формированиях возбуждением, ощущаемым в бою — в любом бою; например, один человек похвалялся тем, что имел на своем счету 37 убитых{799}. Но, с другой стороны, немало офицеров и солдат, удостоенных наград, увольнялись, не выдержав того, с чем они сталкивались на ирландской войне{800}. В то время как было бы «ошибкой», по словам Эдриена Грегори, «полагать, что в британской жизни не встречалось “кровожадных” ветеранов», в случае Ирландии было бы более разумно изучить реакцию многих из таких британских ветеранов на насилие и на условия их службы в Ирландии, вместо того чтобы огульно обвинять во всем Мировую войну{801}. Они были участниками военизированных формирований, реагировавшими на военизированное насилие со всем сопутствовавшим ему смятением и потенциалом к неповиновению. Первая мировая война повлияла на происходившее в Ирландии в том смысле, что многие оказались не подготовленными к тому типу насилия, который они там встретили. Тезис о брутализации во многих отношениях слишком элементарен. Природа военизированного насилия в Ирландии имела намного более сложный характер.

Кроме того, не следует упрощать дело, относясь к британскому военизированному насилию как к чему-то оторванному и далекому от самой Британии. Грегори утверждает, что разговоры о «британском самодовольстве, вызванном отсутствием послевоенного менталитета фрайкора, следует сопровождать серьезной оговоркой “за исключением Ирландии”» и что ирландское насилие даже «вызвало яростную контрреакцию против политического насилия в Великобритании»{802}. Такое выталкивание проблемы на «другой остров» не вполне согласуется с намного более сложным личным отношением к Ирландии во многих умах того времени{803}. Сэр Генри Уилсон перемещал батальоны из Ирландии в Ливерпуль и Лондон, всегда помня о том, что рабочие волнения в метрополии не менее важны, чем ирландские проблемы, и что противник знает о бремени, возложенном на силы Его Величества, и умело пользуется этим.

Те ирландцы, что достаточно умны, постепенно впутывают в свое дело английских лейбористов <…> в самом ближайшем будущем ирландский вопрос будет настолько сплетен с рабочим вопросом в Англии, что они станут неразделимы, и это будет означать сперва потерю Ирландии, затем потерю империи и наконец гибель самой Англии{804}.

Уилсон полагал, что в войне за Ирландию «сражается с Нью-Йорком, Каиром, Калькуттой и Москвой, которые используют Ирландию лишь как инструмент и орудие против Англии»{805}. В Ирландии Уилсон воевал с большевизмом и анархией точно так же, как воевал с ними в ливерпульских доках и ланкаширских шахтах, так же, как воевали с ними Union Civiques во Франции, фрайкор и сама Белая армия, даже если в случае Уилсона и Великобритании эта угроза была в большей степени надуманной, чем реальной. Борьба с одним врагом означала борьбу со всеми прочими, и в этом смысле Ирландия в глазах Уилсона была так же важна для Великобритании, как Ольстер, как Англия, как сам король. Парадоксальным образом, оппозиция Освальда Мосли военизированному насилию в 1920 году тоже играла ключевую роль в его представлениях о том, что значит быть британцем. Он перешел на скамью оппозиции в палате общин в знак протеста против дальнейшего использования правительством «Черно-коричневых»{806}.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
100 знаменитых памятников архитектуры
100 знаменитых памятников архитектуры

У каждого выдающегося памятника архитектуры своя судьба, неотделимая от судеб всего человечества.Речь идет не столько о стилях и течениях, сколько об эпохах, диктовавших тот или иной способ мышления. Египетские пирамиды, древнегреческие святилища, византийские храмы, рыцарские замки, соборы Новгорода, Киева, Москвы, Милана, Флоренции, дворцы Пекина, Версаля, Гранады, Парижа… Все это – наследие разума и таланта целых поколений зодчих, стремившихся выразить в камне наивысшую красоту.В этом смысле архитектура является отражением творчества целых народов и той степени их развития, которое именуется цивилизацией. Начиная с древнейших времен люди стремились создать на обитаемой ими территории такие сооружения, которые отвечали бы своему высшему назначению, будь то крепость, замок или храм.В эту книгу вошли рассказы о ста знаменитых памятниках архитектуры – от глубокой древности до наших дней. Разумеется, таких памятников намного больше, и все же, надо полагать, в этом издании описываются наиболее значительные из них.

Елена Константиновна Васильева , Юрий Сергеевич Пернатьев

История / Образование и наука