И в этот момент маленькой победы, под проясняющимся небом меня накрыла внезапная темнота. Мысль обожгла, как удар Гунгнира, смертоносного копья Одина. Я проклят. Не могу сказать, как я понял, что проклят, только это случилось. Я знал, что сейчас боги смеются надо мной, а три норны, три бессердечные пряхи у подножия Иггдрасиля, играют с нитями моей судьбы. Светило солнце, но для меня мир словно накрыла черная грозовая туча, и я просто сидел в седле, неподвижно и слепо глядя на хижины, а люди Арнборга испуганно взирали оттуда на нас.
— Господин? — Финан направил ко мне коня. — Господин! — повторил он громче.
Я оглядывался в поисках знамения, что я не проклят. Пролетающая птица может указать на волю богов, думал я, но птиц поблизости не было видно. В этом птичьем краю, возле полного птиц устья реки — только жгучее зимнее солнце, бледное небо и высокие перистые облака.
— На мне проклятье, — сказал я.
— Нет, господин, — ответил Финан, касаясь креста на своей груди.
— Проклятье, — сказал я. — Надо было идти в Беббанбург, а не сюда.
— Нет, господин, — повторил Финан.
— Просто найди того монаха.
— Если он здесь.
— Найди его!
Но что толку искать брата Бедвульфа, если сам я проклят? Я мог сражаться с Арнборгом, со Скёллем и Этельхельмом, но не с богами. Я проклят.
Wyrd bið ful āræd. Судьба неумолима.
Глава 4
Боги к нам не добры, не больше, чем дети к своим игрушкам. Мы здесь, чтобы развлекать богов, временами это жестокие развлечения. Конечно, христиане считают, что причина любой неудачи — в наших грехах, что злая судьба — это способ, которым нас карает их пригвожденный бог, а если напомнить им, как нечестивые процветают — они просто скажут, что их бог непостижим. То есть, у них нет объяснения. Я не сделал ничего, что могло бы разгневать богов, но им и не нужен повод.
Боги просто развлекаются, играют мной как ребенок игрушкой, и потому я сжимал рукой в перчатке молот, свой амулет, и молился о том, чтобы я ошибался. Может быть, моя уверенность в том, что я проклят — ошибка, но в зимнем небе не видно птиц, это знак, что я лишь игрушка в руках жестоких богов. Жестоких? Да, конечно, как дети. Я вспомнил, как смеялся отец Беокка, когда я как-то сказал, что наши боги как дети.
— Как может Бог быть как дитя? — возмутился он.
— Разве не вы, христиане, говорите, что мы должны быть как Христос?
Он нахмурился, подозревая ловушку, затем неохотно кивнул.
— Да, мы действительно должны быть как Христос.
— А в детстве, — давил я на него, — разве не ты утверждал, что твой распятый бог сказал, что мы должны быть как маленькие дети?
Минуту он просто возмущенно смотрел на меня, а после отметил, что погода становится холоднее. Я скучал по отцу Беокке. Он отогнал бы мой страх проклятия, но сам я не мог отделаться от уверенности, что судьба внезапно стала зловещей. Выжить — вот все, что тут можно сделать, и для начала надо выяснить, находится ли до сих пор монах Бедвульф в форте Арнборга.
— Эрика, — сказал Финан за моей спиной. Я обернулся в недоумении, увидев, как он схватил рассерженную женщину, пытавшуюся убить меня брошенным копьем. — Ее зовут Эрика, — объяснил Финан, — и она жена Арнборга.
— Где Арнборг? — спросил я ее.
— Охотится за тобой, — ответила она.
— Охотится за мной где?
— Где бы он ни был.
— Я заставлю ее говорить, господин, — произнес Эадрик. Он говорил на английском, и Эрика не понимала его, но она поняла злобное выражение его лица.
— Нет, — сказал я, выпрыгнув из седла, и окликнул Рорика, чтобы взял Тинтрига. — Госпожа, — обратился я к Эрике, — прошлой ночью мы захватили ферму Халлбьорна. Его жена тоже пыталась бросить мне вызов. Как думаешь, что с ней сейчас?
Эрика не ответила. Красивая женщина, лет тридцати на вид, темные глаза, высокие скулы.
— Жена Халлбьорна жива, — сказал я. — Как и ее сын. Мы не причинили никому из них зла, и оставили им серебро в уплату за съеденную нами пищу. Ты меня понимаешь?
Она все так же молчала.
— Я не хочу причинять тебе вред, — продолжал я, — но я нуждаюсь в ответах, и обещаю, что получу их, так или иначе. Думаю, проще было бы, чтобы ты просто все мне сказала. Итак, где же Арнборг?
— Ушел на восток, — отрывисто ответила она.
— Куда?
— На восток, — с упорством повторила она.
— Со Скёллем?
— Да, с ярлом Скёллем! И молись о том, чтобы тебе никогда не встречать ни его, ни его колдуна!
Она плюнула в мою сторону, но не попала. А упоминание знаменитого колдуна Скёлля заставило меня содрогнуться. Может, он меня проклял?
Я приблизился к ней, по-прежнему держа в руке обнаженный меч. Я видел, как испуганно смотрит она на клинок.
— Монах, проповедник Бедвульф. Он здесь?
Ее рассмешил мой вопрос.
— Это из-за него вы пришли?
— Этот монах здесь? — спокойно повторил я.
— Ты можешь его найти, — усмехнулась она, кивая в сторону строений за большим домом. — Конечно, он в своей хижине.
— Что за хижина?
— Которая самая грязная. И самая маленькая.