Война Волка

— Мы уйдем совсем скоро, — сказал я ей, убирая в ножны Вздох Змея, медленно, чтобы Эрика поняла, и заметил, что она глядит на клинок. — И мой меч, — продолжал я, — не в крови. Но если кто-нибудь из твоих людей поднимет руку на нас, клинок омоется кровью. И если это сделаешь ты — кровь будет твоей, — я кивнул Финану. — Отпусти ее.

Мы — Финан, Берг и я — прошли мимо большого дома, мимо двух амбаров и кузницы, воняющей дымом, туда, где сгрудились маленькие лачуги воинов Арнборга. Большинство мужчин уехали со своим хозяином на восток, но их женщины оставались здесь, и сейчас наблюдали, как мы идем к последнему домику, хибарке с соломенной крышей и струящимся из дыры дымом. Угрюмая женщина подтвердила, что это и есть дом монаха.

— У них был побольше, — сказала она, — но когда другой монах умер... — она пожала плечами.

— Монах здесь? — спросил я ее.

— Здесь, — ответила она.

Хижина оказалась плетеной из тростника, прутьев и высохшей на солнце глины. Вход был такой низкий, что нам пришлось бы заползать внутрь, поэтому я просто извлек Вздох Змея и снес клинком покрытую мхом солому. Внутри завопила женщина, потом, когда я сорвал с крыши тростник, и открылась дыра, закричала снова. Я прорубил отверстие до низкого дверного проема. Финан и Берг помогали, отбрасывая в сторону дерево, ивовые прутья и камыши, пока, наконец, мы не смогли заглянуть внутрь хижины.

Возле дальней стены двое сидели у очага, где горел небольшой огонь. Девушка прижимала платье к груди и испуганно смотрела на нас округлившимися глазами. Мужчину с ней рядом, который обнимал ее за плечи и выглядел таким же напуганным, я узнал не сразу. На самом деле, я испугался, что мы разнесли не ту хижину, поскольку у человека, пытавшегося укрыть девушку, тонзуры не было, вся голова заросла темными волосами. Но он поднял взгляд, и я опознал его.

— Брат Бедвульф! — произнес я.

— Нет, — он отчаянно замотал головой. — Нет!

— Или ты брат Осрик?

— Нет, — захныкал он, — нет!

— Да, — сказал я, а потом шагнул в разоренную хижину, нагнулся и схватил брата Бедвульфа за черную рясу. Он взвизгнул, девушка ахнула, но я протащил беспомощное тело через горящий очаг. Бедвульф взвыл от боли, а шерстяная ряса начала тлеть. Я швырнул его на гнилой тростник и смотрел, как он сбивает слабый огонь с одежды.

— Брат Бедвульф, нам нужно поговорить, — сказал я.

Что мы и сделали.

Конечно, все дело в девушке. Ее звали Винфлед, на вид лет тринадцати или четырнадцати. Рабыня из саксов, худая как ободранная веточка ивы. Глаза большие и робкие, остренький нос, рыжеватые волосы и торчащие передние зубы. Похожа на заморенную голодом белку. Брат Бедвульф влюбился в нее. Он давал клятву целибата — одно из многих нелепых требований к христианским монахам, но белка Винфлед оказалась сильнее, чем священные обеты пригвожденному богу.

— Я взял ее в жены, господин, — каялся он, скрючившись у моих ног.

— Выходит, больше ты не монах?

— Не монах, господин.

— Но ты одет как монах, — я кивнул на его опаленное одеяние с грязным черным капюшоном и поясом из веревки.

Он трясся, то ли от страха, то ли от холода, не поймешь. Возможно, все вместе.

— У меня нет другой одежды, господин.

Из разбитой хижины выбралась его белка и опустилась на колени рядом с любовником. Она наклонила голову, потом протянула маленькую бледную руку, и Бедвульф ее сжал. Оба дрожали в ужасе.

— Смотри на меня, девушка, — приказал я, и она боязливо подняла бледно-голубые глаза. — Ты из саксов?

— Мерсийка, господин, — голос звучал как шепот.

— Рабыня?

— Да, господин.

Девушку захватили норвежцы-налетчики, когда она отгоняла птиц от свежезасеянного поля. Она сказала, что это произошло год назад. Я спросил, откуда она, и вопрос, похоже, ее смутил.

— Из дома, господин, — вот все, что она смогла мне сказать. Девчонка расплакалась, Бедвульф обнял ее за плечи.

— Назови хотя бы одну причину, из-за которой мне не стоит снимать твою голову с плеч.

— Они хотели убить ее, господин.

— Винфлед?

— Арнборг сказал, что убьет ее, если я не сделаю, как он хочет, — бывший монах опустил голову в ожидании. Я молчал. — Они говорили, что утопят ее, господин, — забормотал Бедвульф, — как утопили брата Эдвина.

— Другого проповедника?

— Да, господин.

— Говоришь, его утопили?

— Ты можешь сам увидеть его, господин, — с внезапной настойчивостью сказал Бедвульф. Он указал на север. — Он все еще там, господин.

— Где?

— Там, господин.

Он указывал на небольшие ворота, ведущие, как я полагал, к длинной пристани, где пришвартованы корабли. Мне стало любопытно.

— Ну, покажи, — сказал я.

Берг пинком распахнул ворота, и мы вышли на деревянный причал. Было время отлива, и три корабля накренились в грязи, швартовые канаты провисли.

— Вот, господин, — сказал Бедвульф, указывая на толстый столб, погруженный в грязь за палубой ближайшего корабля. На столбе веревкой был высоко привязан скелет. Череп отвалился, ребра торчали наружу, плоть разорвана птичьими клювами.

— Как это случилось?

— Ярл Арнборг привязал его здесь, господин, во время отлива.

— А почему?