Мы позвали других разведчиков, развернулись и последовали за Эадриком через пологие холмы вниз, в долину с богатым пастбищем. Как и говорил Эадрик, там стояли три дома. Все обнесены частоколом, и от всех трех крыш к низким тяжелым облакам поднимался дым.
Берг направил ко мне своего коня.
— Хочешь, чтобы мы опять перепрыгнули через забор, господин? — он указал на ближайший дом.
— Нет.
Я пришпорил Тинтрига. Вряд ли нам понадобится сражаться. За забором, до которого теперь осталось меньше полета стрелы, не видно мужчин, значит, в доме мало людей. Возможно, мужчины из этой долины ушли со Скёллем, но я в этом сомневался. Если так, они бы уже вернулись, однако, из-за ворот имения никто за нами не наблюдал. Дым очага оставался единственными признаком жизни.
— Они не будут нам рады, — сказал я Бергу, — но если не могут обороняться от нас, то откроют ворота.
Они отворили и не были рады. В доме жили датчане, но из всей семьи — только женщины, их дети и три старика. Нам сказали, что хозяин имения ушел к югу с остальными мужчинами этой долины.
— В Мерсии сейчас легкая добыча, — сказала нам Вибург, хозяйка дома. — Мерсийцы дерутся друг с другом, а мы пользуемся этим как можем. — Она посмотрела, как я оглядываю дом. — Как и вы, — добавила она с горечью. — Кто вы?
— Путешественники, — ответил я. — Сколько ваших мужчин уехали на юг, в Мерсию?
— Двенадцать. Может и больше, если люди из-за холма решили присоединиться.
— Они поехали в Меймкестер?
— Это новый мерсийский форт?
— Да.
— Мой муж не дурак. Нападать на форт он не станет, но в ближайших деревнях найдется, чем поживиться. Они нападают на нас, мы на них.
— Угоняете скот?
— Скот, овец, рабов, все, что можно съесть или продать.
— Если вы собираетесь на Йорвик, — спросил я, используя датское название, — по какой дороге пойдете?
Женщина рассмеялась.
— У нас нет никаких дел в Йорвике! Я не знаю ни одного, кто хоть раз там бывал. Для чего нам туда идти? Они все там для нас чужаки. Кроме того, — она зло взглянула на крест Финана, — они там еще и христиане.
— Вы не любите христиан?
— Они пожирают младенцев, — она коснулась висящего на шее молота, — это всем известно.
Младенцев нам есть не пришлось — она накормила нас рагу из баранины с овсяными лепешками, правда, пришлось подождать, пока слуги приготовят еду. Хозяйка, конечно, ворчала, что нас так много, но кладовая у нее была хорошо наполнена, и она знала наверняка, что муж привезет из Мерсии еще еды. Женщина была пухленькая и шустрая, она смирилась с нашим присутствием и ей хватило ума понять, что, если с нами хорошо обращаться, мы ответим любезностью на любезность.
— Вы нас удивили тем, что пришли с холмов, — призналась она мне после наступления темноты. — Не многие ходят этим путем! А если кто-то идет к нам с юга, мы получаем предупреждение.
— Вы хорошо тут устроились, — заметил я.
— Немногие знают, что мы здесь. Живем сами по себе.
— Когда не нападаете ни на кого?
— Братьям нравится быть при деле, — она пряла шерсть, и руки привычно двигались. — Отец моего мужа, Фастульф, отыскал эту долину. Тогда здесь жил саксонский лорд, но он умер, — она усмехнулась, — а у Фастульфа три сына. Три сына — значит три фермы. Мы называем это место долиной братьев.
Я пристально смотрел на угли, пылающие под поленьями в очаге, искал знак в мерцающем пламени.
— У меня был брат, — коротко сказал я, — но он умер.
Она не ответила.
— И дочь у меня тоже была, — продолжал я, — она умерла.
Она опустила веретено и бросила на меня выразительный взгляд.
— Ты лорд, — сказала она, и это звучало как обвинение. — Утред Беббанбургский!
— Да, — согласился я. Скрывать, кто мы, мне уже незачем. Мы пробыли в этом имении целый день, и, видимо, мои люди рассказали слугам Вибург, кто мы такие.
— Я слышала о тебе, — сказала она и кивнула на цепь, которую я носил вокруг шеи. — Ты носишь золото.
— Это так.
— Ты носишь золото, — продолжила она, — и не обращаешь на это внимание! Целая семья могла бы жить десять лет на тот металл, что висит на твоей шее.
— И что?
— То, что боги обращают внимание на тебя! Чем больше ты стараешься стать как они, тем сильнее им хочется прихлопнуть тебя! — Она вытерла шерстный жир с пальцев о платье. — Когда волки нападают на стадо овец, которая из собак гибнет первой?
— Самая смелая, — ответил я.
— Да, самая смелая, — она подбросила полено в огонь. Мы вдвоем сидели по одну сторону очага, чуть в стороне от остальных. Она смотрела, как опускаются в пепел брызги разлетевшихся искр.
— У меня тоже было трое детей, сыновья, — задумчиво сказала она, — двое умерли от лихорадки. Но старший? Его зовут Иммар, и он славный парень. Уже шестнадцать, и воюет вместе с отцом. — Она подняла на меня глаза. — Когда умерла твоя дочь?
— Несколько дней назад.
— Болела?
— Скёлль Гриммарсон убил ее.
Она сделала знак, чтобы отогнать зло.
— Да, он зверь!
— Ты его знаешь? — спросил я с возрастающим интересом.
Она покачала головой.
— Мы о нем только слышали. Но я и вполовину не верю слухам, — она опять подняла брошенное веретено.
— Что ты слышала?