Война за неизбежное (СИ)

Около полугода спустя мистер Беккет наконец отказался от дома, который снимал уже несколько лет в центре Лондона, чтобы переехать в свой собственный. Его жизнь определенно менялась к лучшему, причем не без косвенного участия Джека. Удачливость этого парня привела их к финансовому успеху – корабли, нагруженные запрещенными товарами, пересекали моря и океаны ради получения прибыли. Неофициальной, надо заметить.

Теперь дом мистера Беккета был обставлен со вкусом и изяществом. С особым удовольствием Катлер занимался внутренним убранством, и остался очень доволен результатом.

Гостиная и кабинет были обставлены резной мебелью из черного дерева; в спальне и гостевых комнатах – из красного. Книжные шкафы, застекленные ромбовидной сеткой, изящные высокие напольные часы… В большинстве комнат пол был застлан дорогими персидскими коврами с замысловатыми узорами (достать которые было непросто, но тем приятнее обладателю было на них смотреть).

Разумеется, Беккет внимательно подошел и к выбору картин – он не был намерен следовать веянью моды, и немало прошло времени, когда молодой человек чувствовал полное удовлетворение, глядя на свои новые приобретения.

Вся обстановка радовала глаза мужчины, когда он медленным шагом проходил по своему дому, с любопытством прислушиваясь к глухому эху, раздававшемуся от его собственных шагов. Здесь было еще немало работы для прислуги, и Катлер с внутренним восторгом (внешнего он себе не мог позволить даже будучи в полном одиночестве) планировал, как здесь сложится его дальнейшая жизнь.

В одежде тоже проявился его вкус; камзолы, расшитые золотой и серебряной нитью, драгоценные камни, сверкавшие уже не только на пальцах; и все же при этом Беккет умудрялся соблюдать тонкую грань – его манера одеваться вызывала восхищение и зависть, но никак не смех. Этот человек, казалось, просто не мог его вызывать; он не улыбался сам, и при нем старались не улыбаться другие. Одного пронзительного, стального взгляда хватало, чтобы заставить умолкнуть, смутиться и забыть свою мысль. Несмотря на свой возраст, Катлер чувствовал себя несравненно старше – кажется, это чувствовали и все остальные.

Больше никто не позволял себе шуток касательно его фамилии; наконец он получил то, к чему стремился, – уважение. И какая разница, что говорили за спиной? Те сплетни, которые пересказывал Мерсер, не вызывали ничего, кроме снисходительной улыбки. В то время как его помощник говорил то, что должно было расстраивать, мысли Катлера витали совсем в другом русле. Он думал о том, что приличия требовали пригласить многих наиболее влиятельных господ в свой новый дом – эта перспектива не вызывала у молодого человека радости, однако разговор в неформальной обстановке сулил новые привилегии.

– Корабль прибыл, сэр, – сообщил Мерсер, на что Беккет едва заметно улыбнулся:

– Превосходно.

Очередной рейс прошел без каких-либо осложнений; корабль вернулся согласно планам, и капитан уже велел разгружать товар. Катлер встал, бросил взгляд в зеркало, взял изящную трость с серебряной отделкой, и медленным шагом победителя направился в порт, намереваясь лично поздравить «удачливого Джека», как Катлер про себя звал этого юношу, с очередным прекрасным плаванием.

Вид корабля, вид бескрайнего моря вызвал у Беккета череду непрошенных воспоминаний. Он смотрел на снующих туда-сюда людей, смотрел на воодушевленные лица моряков и не мог понять того чувства, которое они все разделяют, – любви к морю.

Сам Катлер не видел в корабле никакой свободы – нет, всего лишь средство для перевозки груза. То, благодаря чему они зарабатывают… А вода – коварная стихия – стремится им помешать, забирая порой себе драгоценные грузы и людские жизни…

День клонился к закату, и стояла ясная погода – солнце отражалось в морской воде, корабль покачивался на волнах, и Беккет, стоя в стороне, пребывал в прекрасном настроении. Он чувствовал удовлетворение, тихую радость, ибо его планы выполнялись с точностью. Судьба не насылала ему препятствий, и все шло как нельзя удачно. А какой скверной казалась ему жизнь всего несколько лет назад… И вдруг Катлер вспомнил свои слова – он не помнил, сказал ли их в родном доме или в убогой комнатке под чердаком, – молодой человек помнил только чувство глубокого отчаянья, которое заставило его это произнести.

«Тогда я дал себе слово, что люди, с таким презрением относившиеся ко мне, еще услышат мою фамилию. И не просто услышат… Они будут произносить ее с почтением. Все забудут свои прежние взгляды или предпочтут не вспоминать, потому что я найду способ, благодаря которому заставлю всех уважать себя».

========== Глава III ==========