Воины Беловодья

Но время мое вышло, дверь распахивается. И тут же в этот миг, как знак скорби, вспыхивает кровавым светом эта руна на стене. — Яков указал на зачирканный чернильными полосами выбитый в камне знак. — Я не могу смотреть на нее, она выжигает мне глаза! Она притягивает меня и одновременно отталкивает, гонит меня на смерть…. Мне кажется, я сотни раз видел эту руну, но когда и где — припомнить не могу. Я знаю лишь одно, с ней связано нечто тяжелое и ужасное, что случилось в моей жизни. Кажется, я видел ее в одной древней колдовской книге. Я зачеркиваю ее, но она все равно даже во мраке проступает сквозь чернила и полыхает, как костер, на который я скоро взойду.

И вот линии руны светятся, рука вновь тянется к перу, и я, дописывая последние строки, со скорбью гляжу на оставшийся чистым лист пергамента, в который так и не занесено имя забытой жертвы и не описаны ее страдания. Что из того, что я после писал строки о любви и благодати? Они не покроют и не изменят того, что я сделал раньше!

Исписанные мною листы пергамента так и не сошьются в толстый фолиант! И вот наконец, господин, я подписываюсь именем, которое носил при своей грешной земной жизни: Яков… — монах запнулся, на глаза его набежали слезы. Он махнул рукой: — Впрочем, что вам в моем имени, господин Кирилл? Оно проклято, так же, как проклят мой трактат. Он назывался «Маллеус Малефикарум». Наверно, вы слышали о нем?

«Маллеус Малефикарум»! В переводе — «Молот Ведьм», наставления по дознанию! Инквизитор Яков — автор этого трактата! Надо же! А с виду такой тихий, болезненный, — мухи не обидит. Ожившее воплощение елея!

Кирилл вздохнул. Отвечать не стал. Слышал об этом трактате, а как же! Безумная книга. В здравом уме никто такого не напишет…

Ему вдруг стало душно, келья показалась наполненной прозрачным дымом, и по серым стенам будто плясало зарево далеких костров. Так вот ты каков, знаменитый инквизитор! Не такой известный, как Томас Торквемада, но все же. Бледное одутловатое лицо, суетливые движения… И еще ты рыдаешь, представляя, что тебя ждет ночью.

Монах молчал, искоса бросая на гостя испуганный взгляд. Блеклые выцветшие маленькие глаза бегали по лицу Кирилла. Лицо Якова побледнело и стало будто восковым. Нос заострился, как у покойника. В глаза гостю инквизитор не смотрел. Кирилл видел, что монах ожидает каких-нибудь слов, реакции, пусть даже гневной. Но Кирилл молчал. Потом поднялся и неспешно вышел на свежий воздух. Кирилл читал этот трактат. Там не описывались пытки, нет. Там говорилось, как задавать вопросы так, чтобы в любом случае отправить женщину на костер. Свод безумных вопросов, выдуманных больным воображением. Трактат еще долго служил пособием для инквизиторов…

Никаких вопросов Якову он задавать не хотел. Хоть они и возникли. Кирилл не хотел с ним говорить. Он не хотел даже видеть его. Пусть монах остается наедине со своими воспоминаниями. Пусть сидит в тесной келье, пишет и дожидается ночи! Пусть!

«А я ведь знаю, кого ты забыл упомянуть, Яков! — размышлял Кирилл по пути в парк. — Знаю, но не скажу. Ты сам должен понять! Сам! Только тогда придет освобождение. Хотя не знаю, простят ли тебя? Я бы не простил. Слишком много ты наворотил за свою коротенькую жизнь. Слишком много… Оставайся таким же, каким был при жизни: тяжелым, как сама земля, которой присыпали пепел твоих жертв. Существуй черным, как сам грех, и с воспоминаниями темными, как беспроглядная ночь…»

Он шел в парк, разыскивая Шейлу, а в ушах все звучал осипший голос Якова…

Глава 8 Черный гримуар

Сквозь просветы между стволов Кирилл увидел, что Балор по-прежнему сидит на скамейке у пруда, а рядом на земле примостилась Шейла. Собака, щурясь, глядела на бегающие по воде солнечные зайчики. Странное то было зрелище: огромный, с десятилетнего ребенка, кот и большая кавказская овчарка. Казалось, они о чем-то беседуют.

Яков, шелестя палой листвой, брел далеко позади.

Увидя Кирилла, собака вскочила и гулко гавкнула. Отчитывала: мол, чего с собой не взял?

— Ну, как тебе Яков? Не ожидал? — с легким презрением спросил Балор. — Мог бы ты предположить, что по его наущению замучены и отправлены на костер тысячи так называемых ведьм? Ты читал этот трактат? Руководствуясь его бредовой писаниной, другими инквизиторами было сожжено не один десяток — да что я говорю! — не одна сотня тысяч ни в чем неповинных женщин. Он тут надолго, очень надолго…

Кирилл лишь махнул рукой: да, читал когда-то. «Молот Ведьм» учит, как неоспоримо доказать вину женщины и обвинить в том, что она ведьма.