Читаем Войны кровавые цветы: Устные рассказы о Великой Отечественной войне полностью

Притомились у белых ноги, и назад они к своим генералам едут. Признаться, что тысяча человек одного Чапаева не нашли, им стыдно. И сказали они своим генералам, что раненый Чапаев в Урале-реке утонул, что его кости песком занесло, и теперь ни живым, ни мертвым его во веки веков не сыскать.

Поверили белые генералы, что утонул Чапаев.

А Чапаев вышел из густых камышей и пошел привольной степью. Долго шел.

Повстречался ему однажды казак в красном чекмене, в шапке-папахе, с палашом через плечо. Идет этот самый казак, улыбается и с ним здравствуется:

— Здорово, Василий Иванович! Давно мне с тобой встретиться хотелось. О твоих делах, о твоей храбрости и бесстрашии я крепко наслышан. Хорошо ты бил врагов-злодеев — помещиков, богатеев, куда покрепче, чем я с своими казаками-удальцами.

Глядит Чапаев на казака, как будто он и знакомый ему и где-то он его видел, а имя его никак не может припомнить. Улыбается казак, глядит на Чапаева и говорит:

— Али не признаешь меня, Василий Иванович?

Не покривил душой Чапаев — он всегда и всем говорил одну только правду разъединую.

— Вроде тебя я где-то и видел, вроде мы с тобою и знакомые, а имени твоего никак припомнить не могу.

Погладил свою черную бороду казак, приосанился и сказал Чапаеву:

— Я донской казак Степан Тимофеевич Разин.

Поглядел на казака Чапаев. И правильно: перед ним сам Степан Тимофеевич стоит. Стоит и так пристально на Чапаева глядит.

— Тебя повсюду ищут враги, хоть и говорят, что тебя в живых нет. Целым полком за тобой по степи гонятся. Но я тебе сейчас подарочек от народа сделаю.

И вдарил тут Степан Тимофеевич об землю плетью. Из земли выскочил конь белый как снег. Во лбу — красная проточина, как звезда горит.

— Вот тебе конь, Василий Иванович. Бери, владей и пользуйся им. А вот и оружие боевое.

С этими словами Степан Тимофеевич снял с себя шашку и на Чапаева надел ее.

— Руби ею и круши без пощады всех народных врагов-злодеев. Промаху ты не дашь. Рука у тебя твердая, глаз — верный. Поезжай на этом коне в те вон горы и будь в них до тех пор, пока рука не заживет и пока в тебе нужды не будет. А когда в тебе нужда будет, ты и сам это почуешь.

Поехал Василий Иванович в синие горы. В них он до поры до времени жил. А в те самые дни, когда гитлеровцы на нашу Родину напали, видели красноармейцы, что часто впереди них, в самых что ни на есть трудных местах, вылетал всадник на белом коне с красной, как звезда, проточиной на лбу. Рубил он фашистов шашкой и направо и налево.

Это был сам Василий Иванович Чапаев. Почуял он своим сердцем, что нужен своей Родине, — с синих гор он на белом коне спустился, выхватил из ножен шашку стальную крепкую, какую ему Степан Тимофеевич Разин дал, и пошел он на врага, бить да крушить его, помогать своим сынам и внукам.

Крепко любил Василий Иванович свою родину-мать, что вспоила и вскормила его русским героем-богатырем. И народ советский никогда не забудет своего бесстрашного сына.

10. Заслонов и теперь живет

Сказывают, что Заслонов погиб у Куповати, только это неправда. Он жив, его ранили, и он скрылся в Куповатском лесу. Шел, шел он там долго — семь дней, и вышел в деревню Левково. Зашел он темной ночью в крайний домик, стучит и спрашивает: «Кто тут есть живой?» Выходит седенький старичок и говорит: «Ты кто такой?» — «Я, — отвечает Заслонов, — Заслонов». Старичок ему говорит: «Будешь ты победителем». И дал старичок Заслонову старинный меч и коня и сказал: «Поезжай на запад и гони врага с нашей земли».

Заслонов сразу сел на коня да как закричит: «Рубанем врагов, ребята!» И сам помчался с мечом в руке. И с той поры где он только ни появлялся — бегут враги. Рубит Заслонов мечом, стреляет из револьвера. И бился долго, вместе с советскими войсками.

А когда очистилась наша земля от фашистской погани и стала жизнь народа снова свободной, сразу стал Заслонов с другими героями, которые значатся погибшими, жить на высокой лысой горе — горе бессмертных героев. И теперь живет.

11. Про бабкину соль

Удили солдаты рыбу и наловили раков. Вот один и говорит: «Вань, а Вань, иди в деревню, попроси сольки, будем раков варить». А Ванька не идет. «Ну, ладно, ужо сам пойду», — думает Петька.

Пришел. Ну, вот! «Бабушка, дай, — говорит, — сольки». — «Так куда тебе, батюшка, соли-то?» — «Да рыбу-раков сварить». — «А-а вы, паразиты, только раков ловите да от немцев бежите, а надо немца бить, а не бежать!»

Дала старуха соли: «На, иди!» Ну, вот пошел. Приходит, его спрашивают: «Что ты так, Петька, долго?» — «Да хорошая больно старушка попалась. Вот задержался. Знаешь какая: сметаны наставила, всего наставила, только ешь, да не хочу! Вот ты понесешь банку ей обратно, и тебя она угостит».

Ну, вот. Посолили раков, сварили, съели. «Пойдем, Санька, бабке банку отнесем».

Пришли. «А-а, сожрали мою соль!» — «Чего еще, бабушка: ты того сметаной угощала». — «Тебя? И тебя еще угостить? Сейчас как палку возьму да как угощу, вот как Петьку, так побежишь, без оглядки», — говорит.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
5 любимых женщин Высоцкого. Иза Жукова, Людмила Абрамова, Марина Влади, Татьяна Иваненко, Оксана Афанасьева
5 любимых женщин Высоцкого. Иза Жукова, Людмила Абрамова, Марина Влади, Татьяна Иваненко, Оксана Афанасьева

«Идеал женщины?» – «Секрет…» Так ответил Владимир Высоцкий на один из вопросов знаменитой анкеты, распространенной среди актеров Театра на Таганке в июне 1970 года. Болгарский журналист Любен Георгиев однажды попытался спровоцировать Высоцкого: «Вы ненавидите женщин, да?..» На что получил ответ: «Ну что вы, Бог с вами! Я очень люблю женщин… Я люблю целую половину человечества». Не тая обиды на бывшего мужа, его первая жена Иза признавала: «Я… убеждена, что Володя не может некрасиво ухаживать. Мне кажется, он любил всех женщин». Юрий Петрович Любимов отмечал, что Высоцкий «рано стал мужчиной, который все понимает…»Предлагаемая книга не претендует на повторение легендарного «донжуанского списка» Пушкина. Скорее, это попытка хроники и анализа взаимоотношений Владимира Семеновича с той самой «целой половиной человечества», попытка крайне осторожно и деликатно подобраться к разгадке того самого таинственного «секрета» Высоцкого, на который он намекнул в анкете.

Юрий Михайлович Сушко

Биографии и Мемуары / Документальное