Войны новых технологий

Анализ выстраивания легитимности в случае коммунистической Польши интересен тем, что компартии там нельзя было использовать отсылку на Советский Союз из-за того, что поляки воспринимали, что потеряли свою независимость из-за СССР. Поэтому кампания демонстрации своих успехов не могла быть успешной. Автор приходит к следующему выводу [16]: «Поскольку коммунисты получали большую часть своей силы от Советского Союза, они должны были брать темы, которые противоречили антисоветским взглядам и поддерживали советские цели. Этот неизбежный фокус был, вероятно, самым главным фактором в провале их попытки получить легитимность, что в конце концов к протестам и концу коммунистического правления. Пример Польши показывает, что операции влияния, которые используют „истории успеха” не должны иметь места, если месседжи являются недостоверными для целевой аудитории, поскольку они противоречат первичным представлениям».

При этом не следует забывать, что в истории был очень серьезный опыт бихевиористского воздействия, который еще потребует своего изучения. Это опыт советский (А. Макаренко и мн. др.), это опыт китайский (система промывания мозгов, примененная к американским военнопленным после войны в Корее [22]), это опыт американский по внедрению новых типов поведения (работа Центра коммуникаций здоровья Гарвардского университета [23] во главе с Дж Уинстеном (см. о нем [24]). При этом в советском и китайском проектах большую роль играло давление группы на индивида в целях смены поведения, как, кстати, и воздействия в тоталитарных текстах, что также представляет интерес для изучения (см., например, [25])

Бихевиористская война работает с триггерами. Например, в случае бархатных или цветных революций такими триггерами становились смерти протестующих, возникающие в процессе подавления протестов, после чего власть, как правило, сдавалась. Хотя потом всегда обнаруживалось присутствие третьей силы в этих убийствах или вообще отсутствие убийства, как это было в Чехословакии в 1989 году.

Триггерами могут выступать как информационные, так и материальные события и вещи. К примеру, СССР падает, когда такие триггеры, как джинсы, западные машины и т. п., практически завладевают массовым сознанием. Однотипно первые иностранные игрушки появлялись у царевичей, получавших их их Немецкой слободы. Эти чисто «технические объекты» в определенных контекстах могут становится символами.

То есть у нас возможность выстраивать «архитектуру выбора» в рамках трех видов контекстов:

• физический контекст;

• информационный контекст;

• виртуальный контекст.

Если мы посмотрим на перестройку, то ее явно придется признать бихевиористской войной, поскольку выбор в ней, как и в последующем отходе от СССР всех республик, делался не на идеологической основе, а в первую очередь на материальных факторах, то есть речь шла о конфликте на уровне физического контекста. Джинсы и прочее сразу стали победителями у советского человека, как и машины или музыка и фильмы. Особенно это касается нового поколения.

Более правильный прогноз на распад СССР дало не ЦРУ, а нефтяная компания «Шелл», которая сделала это, опираясь на то, что на арену в 1985 году выходило новое советское поколение [26]. И хотя они говорили о том, что у этого поколения другое представление о демократии, это поколение уже было другим материально. Массовая культура или бытовые принадлежности были выбраны чужими, что и служило триггером для следующего шага. Все это подтверждает мнение более чем столетней давности В. О. Ключевского, что, беря в руки чужой артефакт, мы не понимаем, что одновременно получаем и мышление его создателя. А говоря современными словами – мы перенимаем модель мира его создателя.

Из этих примеров следует, что поведенческая война не будет носить примет войны агрессивной, она будет не просто незаметной, а даже приятной для объекта воздействия. В сильной степени это связано также с тем, что сегодня военные перешли на планирование по результатам не первой степени, а второй, третьей и так далее. Это так называемые EBO – Effects Based Operations [27]. Сегодня в качестве отдельного инструментария возникают также операции в когнитивном пространстве [28–29]. При этом в последнее десятилетие военными выделяется четко и социальное пространство [30–31].