Войти в одну реку, или Воспоминания архитектора

В мое отсутствие толпа подходила к воротам нашего дома и читала мою, тоже немецкую, фамилию с намерением забраться на двор. Чтобы заставить толпу удалиться, достаточно было появления моей старой кухарки с кочергой и с соответствующим ругательством.

Я забыл упомянуть о безобразном явлении, которое имело место в Москве за несколько месяцев до моего отъезда в Тулу. Надо было чем-нибудь отвлечь внимание жителей Москвы от неудач на фронте и от тех сумасшествий, которые творились среди царской фамилии и постоянно сменяющихся высших чинов правительства. И вот тогдашнему управителю Москвы Юсупову-Сумарокову было предложено устроить в Москве погромчик и объектом его избрать граждан, носящих немецкие фамилии. Черная сотня с царскими портретами двинулась по улицам и начался грабеж. Проезжая по Кузнецкому мосту, я стал очевидцем того, как из второго этажа магазина Циммермана выбрасывали музыкальные инструменты, чудный рояль с перламутровыми клавишами разлетелся на куски, ударившись о мостовую, а полиция, взявшись за руки и с усмешкой на лицах, покачиваясь, стояла на месте и решительно ничего не предпринимала. Из окон магазина Эйнем на Петровке летели пирожные, и носилась в воздухе пыль сахарной пудры. По тротуарам спокойно шла публика с кусками материй, ботинками и другими награбленными вещами. Вечером того же дня я был в другой части города и видел разгром более мелких магазинов, даже и цветочных, перед которыми валялись разбитые горшки, цветы и пальмовые ветви. Слух о происходящем погроме достиг до ближайших деревень, и толпы крестьян направились в Москву за даровой поживой, но личной распорядительностью начальника штаба были остановлены гарнизоном города у застав. Я был пострадавшим, потому что несколько моих меховых вещей, сданных на хранение в магазин с немецкой фамилией, были при погроме похищены. В мое отсутствие толпа подходила к воротам нашего дома и читала мою, тоже немецкую, фамилию с намерением забраться на двор. Чтобы заставить толпу удалиться, достаточно было появления моей старой кухарки с кочергой и с соответствующим ругательством. Вот до чего было легко предотвратить грабеж и заставить хулиганов угомониться, а громадный штат московской полиции оправдывался своим бессилием перед разбушевавшейся «патриотически настроенной» толпой.

В январе 1917 года я был уже в Туле и остановился в гостинице с рестораном. Я занял номер в два окна и довольно уютно устроился, так как предполагал пробыть здесь довольно долго. В дистанции я познакомился со своим штатом, состоящим из двух чиновников и целой команды солдат. В конце мая, когда семья прежнего начальника перебралась на дачу, я переехал в их квартиру из четырех комнат с ванной, в том же доме, в котором помещалось и управление дистанции, и стал чувствовать себя много лучше. Дел в дистанции оказалось действительно немного, и мои занятия ограничивались разбором текущей переписки и посещениями строящихся бараков в Туле, Мценске и Орле. Бараки эти строились по одному типу, выработанному для многих городов, и состояли из брусчатого каркаса, обшитого с двух сторон досками, с засыпкой между ними землей, причем такие постройки оказались малопригодными для жилья в них в холодное время. Земля между обшивками давала осадку, и пустые места в верхних частях стен было очень трудно заполнять. Стены промерзали, и от большого скопления людей со стен текло, а на полах образовывались лужи. Постройка началась в зимнее время. На планировку участка достаточного внимания обращено не было, поэтому весной между бараками образовывалась грязь почти до колен, и грязь эту люди разносили по баракам. Единственным городом, который устроил у себя хороший барачный поселок, была Кострома. Здесь бараки расположили по склону и сделали их рублеными.