Войти в одну реку, или Воспоминания архитектора

Две осени, когда я несколько освобождался от своих работ, мы провели вне Москвы: один раз мы совершили прекрасную прогулку по Волге от Нижнего до Астрахани и от Нижнего до Перми. Это путешествие заняло двадцать восемь дней и доставило нам громадное удовольствие. Другой раз мы поехали в Крым. Доехав до Севастополя, мы сели в автомобиль с тремя другими пассажирами. Мы отъехали около десяти верст, как вдруг подверглись нападению разбойников в количестве семи человек. В масках и вооруженные револьверами, они остановили нашу машину и начали нас грабить. Ехавшие за нами автомобили остановились вдалеке и не решались прийти к нам на помощь. Жена моя настолько не потеряла присутствия духа, что даже прикрикнула на грабителей, когда они уже слишком стали меня тормошить, обыскивая карманы. В конце концов нас высадили из автомобиля, и он уехал со всеми нашими чемоданами, а мы остались среди дороги. Спутники наши пошли навстречу отставшим машинам и вскоре уехали обратно в Севастополь, а мы пошли потихоньку пешком, причем жена бросила на дорогу букет цветов, единственную вещь, которая осталась при нас. Когда мы прошли около версты, нас нагнал грузовой автомобиль с помидорами и баклажанами, мы уселись на них и, въехав в Севастополь, увидели нашу машину с вещами, среди которых не хватало одного-двух чемоданов. Мы немедленно поехали в МУР и заявили о происшествии, начальник милиции быстро отреагировал на наше заявление и принял энергичные меры. Вскоре наши пропавшие чемоданы, из которых один был разрезан ножом, были нам возвращены. Мы слышали выстрелы милиционеров, которые преследовали грабителей. На обратном пути нам рассказывали, что была арестована целая шайка, около сорока человек, и несколько из них были расстреляны. В результате мы получили обратно все наши вещи, за исключением нескольких золотых вещей, которые лежали в ручной сумочке жены, и нескольких сот рублей, которые были у меня отобраны грабителями из кошелька. Мы переночевали в Севастополе в доме, хозяева которого любезно предложили нам приют, и рано утром на том же автомобиле поехали в Сарры, в дом отдыха Хлебопродукта, куда мы получили приглашение приехать.

Вскоре, однако, мы перебрались в частный пансион, который был ближе к морю, где нам отвели лучшие комнаты и где нас более изысканно кормили. В Крыму мы провели около месяца, купались и бродили по довольно скучным окрестностям, что не помешало нам отдохнуть и жене поправить свое здоровье. На обратном пути мы увидели на дороге брошенный женой букет цветов. Вся окружающая местность была очищена от кустарников, в которых тогда укрывались наши грабители.

Глава четырнадцатая

Мы вернулись в Москву, где снова началась наша трудовая жизнь, сопровождаемая иногда неприятностями «квартирного вопроса». Жена чувствовала себя гораздо лучше летом, когда уезжала на дачу в поселке «Старые горки», около станции Болшево Северных железных дорог, куда я приезжал один или два раза в неделю, отрываясь от своих занятий. Жизнь в Москве после объявленного НЭПа значительно оживилась: открылись частные магазины, государственная торговля подтянулась, и Охотный ряд стал снова показывать обилие всяких продуктов.

Я помню торжественное празднование пятидесятилетнего юбилея трудовой деятельности декоратора и машиниста Большого театра К. Ф. Вальца. Старик, которому было под восемьдесят, продолжал свою работу на сцене и бодро руководил театральными постановками. Часто возмущаясь, он критиковал работу новых декораторов и их новые направления. При директоре театра Колоскове Вальцу объявили об его отставке, и надо было видеть горе старика. «Неужели я не могу больше бывать в Большом театре?» – воскликнул он, и было видно, что его положение равносильно смерти. К счастью, через влиятельных лиц удалось подействовать на Колоскова, и последний не только отменил свое решение, но и написал Вальцу очень любезное письмо, в котором предоставлял ему право по-прежнему продолжать свою службу. Помню другой вечер, когда после спектакля в Экспериментальном театре к нам домой приехали ужинать Собиновы, и мы распили бутылку коньяку 1811 года, которая хранилась у нас после ликвидации винного погреба знаменитого «Старобубновского трактира». Эту бутылку мы получили в подарок от товарища моего сына, молодого Бубнова, сына известного профессора.