Вокруг Чехова. Том 1. Жизнь и судьба

— Я и сам не знаю, мамаша, кто они такие, — ответил брат. — Я даже не помню, где я с ними встречался. Может быть, даже и нигде не встречался.

Вскоре после обеда небо как-то вдруг по-летнему заволокло тучами и пошел дождик. Антон Павлович с облегчением вздохнул и сказал:

— Слава Богу, наконец-то!

— Радуешься тому, что твои хлеба и травы поправятся? — спросил я.

— Это само по себе. А я радуюсь ненастью потому, что нельзя выходить из дома и поневоле больше напишешь. А то так и тянет в сад и в огород, а писание стоит. Хорошая погода меня обкрадывает.

Под звуки дождя, забарабанившего в окна, брат ушел в кабинет и засел за работу, мать прилегла отдохнуть после бессонной ночи, отец занялся богомыслием, а сестра увела гостью в свою комнату. В доме воцарилась невозмутимейшая тишина — не та, которую мы испытываем в городе, а какая-то особенная, приятная, деревенская, среди которой хорошо работается и еще лучше думается… Под впечатлением этой тишины я впервые позавидовал брату и дал себе слово копить и тоже приобрести со временем небольшой клочок земли… И мне кажется, что на моем месте каждый ощутил бы подобное желание. Впрочем, мне не раз приходилось видеть и слышать, как литераторы, приезжая к брату и насмотревшись на его житье-бытье, искренно вздыхали и говорили:

— Найдите-ка и мне, Антон Павлович, где-нибудь по соседству, поближе к вам, кусочек землицы.

Часа через полтора вернулся со станции весь мокрый Роман, но вернулся не один. Он привез с собою со станции еще более мокрого нового гостя — московского корреспондента одной из петербургских газет.

— Фу-ты, Господи! — проговорил отец, узнав о его приезде. — Придет беда — отворяй ворота!

Мать и сестра захлопотали. Брат был принужден отложить работу в сторону и заняться с гостем у себя в кабинете. Радовался ли брат его приезду — я не знаю, но я подметил несколько скорбных взглядов на отодвинутую на отдаленный конец стола рукопись.

— Чем это вы, Антон Павлович, обидели гг. N и NN? — спросил, между прочим, новый гость. — Я их встретил на станции.

— Ничем не обижал, — ответил брат. — А что?

— Ругаются на чем свет стоит и клянутся, что больше их ноги у вас не будет. Пьют коньяк и ругаются.

— Фатум! — сказал брат, с улыбкою пожимая плечами. — Кстати. Кто они такие?

— Разве вы их не знаете? Один пописывает изредка дрянные стишонки в маленький юмористический журнальчик, а другому второй год возвращают из всех редакций его рассказик. И оба мнят себя литераторами. Неужели вы их не знали?

Корреспондент петербургской газеты оказался догадливее и деликатнее своих предшественников и, поговорив немного с братом, вышел в залу, где его заняли мать, сестра, гостья и отчасти я. Нового и интересного он не привез с собою ничего и откровенно сознался, между прочим, что в Москве душно и что он приехал к Антону Павловичу подышать чистым воздухом и послушать соловья. Надо успеть насладиться всем сегодня же, потому что ему завтра непременно надо быть в Москве. Все вздохнули свободно при этом признании.

Часам к четырем дождь перестал, небо прояснилось и наступила чудная погода. Все, в том числе и корреспондент, пошли погулять. Какими-то судьбами присоединился к нам и брат. Во время этой прогулки произошла сцена из мира животных, которую брат в шутку назвал: «Монтекки и Капулетти». Усадьба брата примыкала вплотную к усадьбе некоего г. Вареникова и в одном месте отделялась от нее только одним тыном из стоячих жердей. У брата, как я уже заметил раньше, было три дворовых собаки, и у г. Вареникова, кажется, было столько же. Все шестеро псов жили между собою дружно и вместе, стаей, бегали по полям и по дорогам; но каждая знала свой двор. Когда мы всей компанией вышли гулять, наши собаки поплелись за нами. Когда же подошли к тыну, то произошло нечто неожиданное. Собаки г. Вареникова с одной стороны тына и наши с другой подняли между собою такую ожесточенную грызню, что, казалось, не будь между ними перегородки, они растерзали бы друг друга в клочки. Когда компания прошла мимо, грызня прекратилась.

— Удивительна собачья логика, — сказал брат, — так псы живут между собою в добрососедских отношениях и миролюбиво помахивают хвостами; но стоит только показаться у плетня мне или моему соседу, как они начинают войну. Что они этим хотят показать?

За ужином произошел инцидент, несколько встревоживший брата как медика. Благодаря усердию двух москвичей не хватило водки. Заметили это поздно, когда Роман уже уехал на станцию. И не хватило именно отцу. Но отец не смутился. Он потребовал себе древесного спирта, на котором мать варила кофе, налил в свой графинчик с травами, разбавил водою и пил вместо водки, находя, что это очень хорошо. Боялись, как бы с ним не случилось чего, но все обошлось благополучно.

На следующее утро гостья, корреспондент и я уехали. Я, как истый петербуржец, уехал очарованный сельской жизнью и не без зависти в душе. Письма брата ко мне носили все тот же веселый и жизнерадостный колорит, но в них нередко попадались и фразы вроде: «Если бы не частые наезды гостей — совсем было бы хорошо».