Вокруг Чехова. Том 1. Жизнь и судьба

Казалось бы, при таких условиях старик должен был быть здоровым. Но на деле выходило не совсем так. Его душу тревожило недоразумение: имение принадлежало Антону Павловичу, следовательно, хозяином, распорядителем и вершителем судеб является он, Антон Павлович. Но ведь Павел Егорович старше Антона Павловича: он его отец, стало быть, и он, Павел Егорович, в силу своего родительского старшинства, имеет еще большее право распоряжаться и отдавать приказания в имении сына. Его все должны слушаться, как самого старшего в доме. Если он не будет так или иначе проявлять своей власти, то его не станут уважать ни прислуга, ни мужики.

Отсюда подчас выходили препотешные для посторонних, но очень досадные для Антона Павловича недоразумения. При мне, например, случилась такая история. Отец для удовольствия и от нечего делать посыпал площадку перед домом желтым песком и любовался делом рук своих. Раным-рано поутру собралось к А. П., как к врачу, несколько человек больных мужиков и баб. Брат никогда не отказывал им в помощи. Пациенты это знали и шли к доктору смело. Но на этот раз им не повезло. По простоте душевной они сбились в кучу как раз на площадке, так любовно и старательно усыпанной песком. Отец увидел, рассердился и без церемонии прогнал их, объявив, что сегодня приема не будет.

— Своими сапожищами весь песок расшаркали и растоптали! Пошли вон отсюда!..

Брату, когда он проснулся и узнал об этом происшествии, подобное вмешательство в его врачебные дела, конечно, не понравилось, и он за обедом серьезно попросил отца впредь этого не делать.

— Хорошо, Антоша, я больше не буду, — покорно извинился отец.

Но жажда власти и хозяйничанья не покидала старика и не давала ему покоя. Добродушный и в старости очень добрый, он никак не мог переварить мысли, что он не имеет права распоряжаться полновластно в имении своего сына, которому он дал жизнь и над которым, следовательно, имеет все права. К тому же он был твердо убежден, что старые люди знают всякое дело лучше молодых.

У брата в саду были два или три фруктовых деревца, за которыми он ухаживал с особенной любовью и от которых осенью ждал плодов. Он даже книжку выписал по плодоводству. В одно прекрасное утро, когда еще все спали, отец взял ножницы и обрезал деревца по-своему.

— Так лучше будет…

Увидев изуродованными своих любимцев, брат сильно огорчился, но отец взял смирением:

— Я больше не буду, Антоша… Все-таки оно лучше, когда деревья обрезаны… Красивее…

Случались и комичные мелочи. Посылает, например, Антон Павлович работника Романа куда-нибудь очень спешно по хозяйству. Роман спешит со всех ног. Встречается по дороге отец.

— Куда идешь?

— По такому-то делу. Ан. П. приказали как можно скорее.

— Успеешь. Собери вот щепочки и сор с дорожки.

— Приказано скорее, бегом…

— Делай, что тебе велят старшие…

Отец прошел тяжелую жизненную школу. С детства его отдали в мальчики-лавочники и колотили нещадно. Сделавшись самостоятельным купцом, он, в свою очередь, кормил зуботычинами и подзатыльниками своих мальчиков-лавочников и приказчиков. За одну зуботычину сподобился даже побывать и у мирового. Поселившись у сына в Мелихове и оказавшись не у дел, он никак не мог расстаться со своей старой привычкой, как с атрибутом власти, и не раз угощал подзатыльниками двух прислуг — девочек Машу и Анюту. Брата это страшно возмущало, но отец всякий раз прибегал к своей покаянной фразе:

— Прости, Антоша, больше не буду… А если их не учить, то никакого повиновения не будет.

Брат, всегда сдержанный и в высшей степени деликатный, никогда не возвышал голоса, и сделать кому-либо даже легкое замечание было для него очень тяжело. После смиренной фразы отца брат обыкновенно умолкал.

— Вот этак вот обезоружит, — сказал мне однажды брат, — а там, глядишь, опять…

Смешного, однако же, во всем этом было гораздо больше, нежели грустного, особенно в тех случаях, когда мнения старика менялись в зависимости от состояния желудка. Сидит, бывало, за обедом или ужином, пьет из своего графинчика загадочный травник, кушает с аппетитом и много и начинает искренно восхвалять житье в деревне:

— Нет ничего лучше деревни! Приезжайте, господа гости, к нам почаще в деревню!

Нередко случалось ему съедать лишний кусок, и от этого страдал. Тогда он, позабыв только что пропетые хвалебные гимны и держась руками за живот, сердито вскрикивал:

— Ну ее к черту, эту деревню! И кто ее выдумал?! В городе лучше…

Однажды, недовольный порядками в Мелихове, он рассердился на деревню и демонстративно уехал в Москву. Но там, вероятно, он не встретил того гостеприимства, на которое рассчитывал. Через два дня он вернулся в Мелихово и прошел в свою комнату такою виноватою походкою, что брат не мог не улыбнуться. За обедом он находил в Москве одни только непорядки и недостатки… Дня два или три старик просидел у себя в комнате за чтением церковной литературы, но вскоре опять кто-то из прислуги пожаловался на полученную «стукушку».