Вокруг Чехова

Даргомыжским, Чайковским, Сальвини. Тогда композитор П. И. Чайковский, только

незадолго перед тем выступивший со своим «Евгением Онегиным», волновал бабкинские

умы; часто поднимались разговоры о музыке, композиторах и о драматическом искусстве.

Очаровательные дети бегали по расчищенному английскому парку, перекидывались с

братом Антоном шутками и остротами и оживляли жизнь. Охотник Иван Гаврилов,

необыкновенный лгун, как и все охотники, садовник Василий Иванович, деливший весь

растительный мир на «трапику» и «ботанику», плотники, строившие купальню, крестьяне,

больные бабы, приходившие лечиться, наконец, сама природа – все это давало брату

Антону сюжеты и хорошо настраивало его.

Просыпались в Бабкине все очень рано. Часов в семь утра брат Антон уже сидел за

столиком, сделанным из швейной машины, поглядывал в большое квадратное окошко на

великолепный вид и писал. Работал он тогда в «Осколках» и в «Петербургской газете» и

щедро писал о бабкинских впечатлениях. Обедали тоже рано, около часу дня. Брат Антон

был страстным любителем искать грибы и во время ходьбы по лесу легче придумывал

темы. Близ Дарагановского леса77 стояла одинокая Полевщинская церковь, всегда

обращавшая на себя внимание писателя. В ней служили всего только один раз в год, на

казанскую, и по ночам до Бабкина долетали унылые удары колокола, когда сторож звонил

часы. Эта церковь {151} с ее домиком для сторожа у почтовой дороги, кажется, дала брату

Антону мысль написать «Ведьму» и «Недоброе дело». Возвратившись из лесу, пили чай.

Затем брат Антон опять усаживался за писание, позже играли о крокет, а в восемь часов

вечера ужинали. После ужина шли в большой дом к Киселевым. Это были превосходные,

неповторимые вечера. А. С. Киселев и В. П. Бегичев сидели у стола и раскладывали

пасьянсы. Е. А. Ефремова аккомпанировала, тенор Владиславлев пел, а все Чеховы

усаживались вокруг Марии Владимировны и слушали ее рассказы о Чайковском,

Даргомыжском, Росси, Сальвини. Я положительно могу утверждать, что любовь к музыке

развилась в Антоне Чехове именно здесь. В эти вечера много говорилось о литературе,

искусстве, смаковали Тургенева, Писемского. Много читали, – здесь получали все толстые

журналы и много газет. Мария Владимировна не скрывала, что Чайковский ей очень

нравился и с своей стороны был в нее влюблен, но сделать ей предложение, когда она

была девушкой, опоздал. Попросту – он ее прозевал. Случилось все это вот как (я

сообщаю это со слов самой же Марии Владимировны).

Как я упоминал выше, Бегичев был директором тогдашних императорских театров.

Овдовев, он женился на знаменитой тогдашней певице М. В. Шиловской. Таким образом,

дочь Бегичева, Мария Владимировна, уже взрослая двадцатилетняя девушка, да еще

писаная красавица, оказалась вдруг падчерицей и должна была жить под одной кровлей со

своей мачехой. М. В. Шиловская была очень ревнива к падчерице. Бегичевы жили

открыто, в их обширной квартире собиралась вся Москва, но главным образом их

посещали театральные, музыкальные и всякие другие знаменитости, в числе которых

находился и Чайковский. Все это были люди свежие, молодые, интересные, и весьма

естественно, что они группи-{152}ровались около молодой хозяйки. А у М. В. Шиловской

в это время были уже взрослые сыновья (один из них, К. С. Шиловский, был автором

известного в свое время романса «Тигренок» – «Месяц плывет по ночным небесам...»).

Отсюда – ревность. Мало-помалу жизнь для Марии Владимировны, у нее же в доме, стала

тяжелой. Начались сцены. Этих отношений не могли не замечать молодые люди,

окружавшие падчерицу, – так они стали прозрачны. И вот однажды, за большим обедом,

почувствовав себя оскорбленной, Мария Владимировна не выдержала, разрыдалась и,

вскочив из-за стола, выбежала в другую комнату. Сидевший в это же время за столом один

из гостей, а именно А. С. Киселев, бросился вслед за ней и сделал ей предложение. Она

ответила ему: «Хуже не будет». И дала ему согласие. В эту же самую минуту вслед за

Киселевым вбежал в комнату и П. И. Чайковский и тоже сделал ей предложение, но было

уже поздно.

А счастье было так близко, так возможно...

«Евгений Онегин» и этот эпизод, рассказанный самой Марией Владимировной,

окружили в моей душе милого композитора каким-то особым обаянием. И когда в

середине октября 1889 года судьба дала мне счастье лично увидеть его у нас же в гостях,

то это казалось мне чем-то необыкновенным. Он пришел к нам запросто, посидел, достал

из бокового кармана свою фотографию, на которой была уже заготовлена надпись: «А. П.

Чехову от пламенного почитателя. 14 октября 1889 года. П. Чайковский», и преподнес ее

брату Антону78. Затем они разговаривали о музыке и о литературе. Я помню, как оба они