Во время короткой прогулки по центру города я смогла заглянуть в окна магазина и обнаружила, что стандартные для всех балконов красные цветы не настоящие, а сделаны из шелка. За шторами мне удалось разглядеть две фотографии Кимов в рамках на каждой стене и бутылки с коньяком Hennessy и Courvoisier. Учитывая антияпонскую пропаганду, было странно, что у женщин здесь были сумки Mizuno, а у мужчин – велосипеды Honda. Ли шел рядом, поэтому я решила спросить его о японских брендах.
– На Западе так много неверной информации о нас, и я не понимаю, в чем причина, – ответил он. – Мы пользуемся продукцией Mitsubishi, Sony, других японских и американских брендов. Это всего лишь предметы, созданные другими людьми.
– Но разве они не считаются вашими врагами?
– Враг – слишком громкое слово. Они скорее враждебно настроенные страны, но на самом деле все в порядке. Мы читаем западные СМИ. В нашей туркомпании выдают экземпляры
Однако в тот день нас развлекали зрелищным пропагандистским шоу. В детском саду Steelworks, где была восхитительная игровая комната для детей со столь привычными для четырехлеток игрушками – танки, подводные лодки с торпедами и целая вереница истребителей, – проходило часовое выступление, в ходе которого мне довелось увидеть одни из самых сложных танцевальных движений и связок за всю свою жизнь. Дети, которые ростом едва доходили мне до пояса, были одеты в костюмы, достойные олимпийских соревнований по танцам на льду, губы накрашены ярко-красной помадой, они кружили в пируэтах по комнате – все было тщательно отрепетировано, все движения отточены.
– Это карлики, я вам точно говорю, карлики, – зашептал мне Бостон Бобби во время выступления. – Даже 16-летние подростки не всегда имеют такую координацию и выверенные движения, как у этих малышей.
– Можно запросто себе представить, что родители из Ноттинг-Хилла с радостью бы отправили сюда обучаться своих детей, – сказал Ник, когда шоу закончилось, а дети поклонились и улыбнулись, стиснув зубы.
На обратном пути к поезду мы сделали обязательную остановку у городских статуй Кимов и побродили вокруг, как вдруг среди гидов началась какая-то суматоха. Ли и Пак вели бурную дискуссию с мистером Сонгом, который стоял, опустив голову. Пока он фотографировал Петра, стоящего перед статуями, он случайно обрезал голову одного из Кимов в кадре. В панике он попытался удалить фотографию, чтобы избежать неприятностей, но удалил все фотографии Петра из поездки. В душе у меня была толика злорадства – постоянное фотографирование местных жителей равняло их с животными в зоопарке, – но очень сопереживала мистеру Сонгу, которого отныне стали называть не иначе как Великий Удалитель.
Спросонья нащупав наручные часы, я перевернулась на бок и покосилась в окно, задаваясь вопросом, почему мы остановились. Я облокотилась на руку и стала прислушиваться. Воздух был кислым от застоявшегося запаха Marlboro Reds, поэтому я зарылась носом в шарф, ожидая толчков и тряски, характерных для смены локомотива, или успокаивающего мерного топота сапог охранников.
Ничего.
Несколько минут я лежала, глядя на Джема, мирно посапывающего под одеялом, искренне желая, чтобы он проснулся, но надежда моя быстро угасла, и, судя по всему, в соседних купе тоже все спали. Роальд Даль[48]
называл это «ведьминым часом» – особый момент посреди ночи, когда каждый ребенок и каждый взрослый находится в глубоком, глубоком сне, и все темные сущности выходят из своего укрытия и правят бал. Я укуталась в ворох одеял из искусственного меха и, переместившись к окну, заглянула за занавеску, которая была сырой от холода. За окном меня ожидала только беспросветная темень. Мы остановились посреди бескрайней пустоты. В поле зрения не было ни фонарных столбов, ни домов или других поездов; в темноте не видно было никаких огоньков, равно как и других признаков жизни. Мы остановились даже не у платформы.