В сотне метров от набережной на коралловой отмели лежат останки немецкого крейсера «Адлер». Во время приливов над водой торчат только вздутые бока его цистерн. В отливы, будто ребра динозавра, обнажаются ржавые шпангоуты корабельного корпуса. Этот своеобразный исторический памятник стоит более семидесяти лет, словно немое олицетворение дряхлеющей и умирающей колониальной системы. А чуть дальше к выходу из бухты видны обломки других проржавевших насквозь остовов. Слишком много соперников толклось вокруг лакомого кусочка.
На окраине Апии, у дороги, ведущей к расположенной на мысе Мулинуу географической обсерватории, стоит большая круглая хижина. Она гораздо больше любого самоанского дома, хотя построена так же: плетеные стены, крыша из пальмовых листьев. Только вместо обычной домашней утвари вдоль стен стоят деревянные стулья. Это здание самоанского парламента. Здесь 1 января 1962 года был поднят красно-синий флаг независимости. Это уже новая страничка в истории страны.
В воскресенье утром мы сошли на берег. В этот ранний час город безмолвен. Набережная, охватившая полукругом бухту, пустынна. Закрыты двери крошечных магазинчиков. И бесчисленные церквушки еще не осмелились тревожить прихожан звоном своих колоколов. Нет ни автомашин, ни велосипедистов. Нет даже рыболовов у берега. Только под легким ветром вздрагивают хрупкие кокосовые пальмы да о чем-то вдруг начинают наперебой шептаться огненные кроны пламенных деревьев.
В этот день мы вчетвером решили отправиться за город, чтобы разыскать могилу Стивенсона. Автор «Острова сокровищ» провел на Самоа последние годы жизни и был похоронен здесь самоанцами, на горе Ваза. Еще накануне нам сказали, что до вершины, где похоронен Стивенсон, четверть мили… две мили… пять миль и что до нее вообще рукой подать. Можно просто сесть в такси и, объехав гору по дороге, ведущей к плантации какао, подняться по тропинке за каких-нибудь двадцать минут.
Мы решили отправиться пешком. Шлепаем по мокрой после дождя дороге к подножию горы. Впереди иду я. Потому что я старше всех. Сегодня мне последний день тридцать лет. Кроме того, я единственный из четырех, кто видел в журнале фотографию могилы. Следом за мной идет док. Ему двадцать пять. Он щелкает «Зорким» налево и направо, забывая менять диафрагму. За ним два матроса-практиканта. Совсем мальчики.
Мы нарочно не называем друг друга по имени. Настоящее путешествие не терпит имен. Нужны короткие точные клички, иначе можно спугнуть счастье скитальцев. Таков обычай.
По бокам в буйной зелени кокосовых пальм, бананов и хлебного дерева дома самоанцев. Столбы подпирают высокие крыши из пальмовых листьев. Между столбами натянуты стены-циновки. Сейчас стены подняты или сняты и расстелены по двору для просушки. Поэтому видно все, что делается в доме. Люди начинают завтракать или только готовят завтрак. В одном доме бешено стучит зингеровская швейная машина, в другом — усердно отбивают поклоны, слушая по радио утреннюю мессу. Скоро мы уперлись в подножие горы, не представляя, куда идти дальше. Из соседней хижины нас позвали. Мы подошли. Пятеро мужчин сидели вокруг огромной деревянной чаши с кавой. Чашечка из скорлупы кокосового ореха ходила по кругу, и каждый с блаженством потягивал из нее. Рядом два парня толкли булыжниками сухие корни перца, чтобы приготовить еще порцию напитка. Кава на островах Океании — то же самое, что чашечка кофе в Бразилии. Нас уверяли, что она утоляет жажду и бодрит. Но кава — еще и напиток дипломатии. Тут без нее не обходится ни один серьезный разговор. Мужчины зачерпнули нам по чашечке, и мы выпили. Они поинтересовались, кто мы. На островах не любят быстрых разговоров. Тем более за чашкой кавы. Тут можно говорить и просто думать вслух. Никто тебя не перебьет. Но у нас не было времени. Когда один из мужчин предложил нам полюбоваться его татуировкой, я скромно спросил:
— Вы не можете нам указать дорогу на могилу Стивенсона?
— Могилу Тузиталы? Я сейчас вам нарисую, — сказал один из них.
Мужчина взял пачку сигарет и обгорелой спичкой стал рисовать карту.
— Это одна тропа, это другая. Это третья. Но вы идете по четвертой. Тут развилка. И снова три тропы. Но вы идете по одной на первую вершину. Тут снова две тропы. Вы идете по правой, потом сворачивайте влево…
На коробке уже не осталось свободного места, а он все говорил и говорил.
— Хорошо, — сказал я. — Мы ничего не поняли, но пойдем.
— Хэв ю биг найф?[2]
— спросил мужчина. Я показал ему перочинный ножик. Он засмеялся. — Без большого ножа там нечего делать. Я пошлю с вами проводника, он укажет дорогу.Мы успели выпить еще по чашечке кавы, когда подошел стройный смуглый парень лет восемнадцати. Кусок пестрой ткани, обернутый вокруг бедер, доходил ему до колен. В руках он держал огромный тесак.
Мы простились со своими новыми друзьями и пошли дальше.