Вокруг света с «Зарей»

Мчимся на окраину города. Пять дней мы тщетно искали выступления таитянских танцовщиков. В Папеэте нет театра. Нет даже постоянного места для выступлений национальных ансамблей. Да и ансамблей нет. В разгар туристского сезона в модных ресторанах устраиваются вечера таитянских танцев, где девушки и парни демонстрируют древнее искусство своего народа. Но мы так и не смогли поймать ни одного выступления. И вдруг такая удача. Отель «Таити» считается самым фешенебельным во всей Океании. Клиентов ошарашивают экзотикой. Огромная туземная хижина. Крыша из листьев пандануса, стены из бамбука. На стенах огромные раковины тридакны и водолазные шлемы с лампочками внутри. По углам горшочки с орхидеями. Тут можно заказать любой напиток: от нашей «Столичной» до кокосового молока и сока лиликои со льдом. И самые изысканные закуски. А если захотите танцевать — берите напрокат девушку любой нации. Их щебечущая стайка поджидает у стойки партнеров. Приглашайте, танцуйте, официант внесет это в счет. Публика разноязыкая. От стойки, расталкивая танцующих, пробирается пьяный. Босой, в потрепанных холщовых штанах и грязной рубахе, он кажется нищим среди респектабельной толпы. Он падает и, поднимаясь, хватается за чьи-то ноги. Новички недовольно шикают и просят метрдотеля убрать хулигана. Завсегдатаи дружелюбно улыбаются: о босоногом пропойце в Папеэте хорошо наслышаны. Став наследником четырех шахт в Пенсильвании, он начал быстро спиваться. Опекунский совет взял дело в свои руки и теперь выделяет Бобу всего… десять тысяч долларов в месяц. Он проматывает деньги на Таити, щедро платя за выпивки и дебоши. Боб садится рядом с нами. Узнав от соседей, что мы русские, он с трудом произносит:

— Вы коммунисты? Вы хотите меня съесть живьем? Ведь я капиталист…

Изящный метрдотель успокаивает нас:

— Не волнуйтесь. Он у нас добрый!

Нашим спутникам стыдно за соотечественника. Памела удивляется, почему мы не свернем ему челюсть. А канадец тактично предлагает:

— Поедемте отсюда. Таитянские танцы все равно отменены. Может быть, повезет в другом месте. Говорят, они бывают в «Королевском баре».

«Королевский бар» — обитель моряков. Прямо с корабля моряки спешат в клубы табачного дыма, зажатого между легкими стенами из бамбуковой дранки. В одной стороне — стойка, место для оркестра и граммофонный автомат. В другой — плотно друг к другу — крошечные столики. Посередине — свободный пятачок для танцев и потасовок. Пьяные морячки с французского эсминца топчутся в поисках «подруги». Матросы с торговых кораблей и пассажирских лайнеров подчеркнуто вызывающи. Старые таитянки с глубокими морщинами и слезящимися глазами ходят между столиками, предлагая голубые фиалки и венки из цветов тиаре.

И вот проигрывающий автомат бросил первый синкоп. На свободный пятачок выскочили разгоряченные пары. Смуглые босые таитянки, военные морячки в холщовой форме, парни с лайнеров — все слилось и замелькало у нас перед глазами. Плясали лихо, до исступления. Но каждый наблюдающий видел только девушку в огненно-красном платье. Вся она — от босых смуглых ног до черных как смоль волос — казалась единым ритмом. После танца девушка ушла к стойке, где ее ждал крепкий парень в узких джинсах и широкополой соломенной шляпе с гирляндой ракушек вместо ленты. Сжатые кулаки опущены на колени, смеющиеся глаза чуть-чуть прищурены, сочные губы, улыбаясь, открывают два ряда белоснежных зубов. Он чертовски красив. Военные морячки, плетущиеся за девушкой, робко останавливаются перед ним. Он молчит и только смеется одними глазами. Но им становится не по себе. И девушка, улыбаясь, смотрит из-за его плеча на незадачливых поклонников.

— Хотите, она станцует для нас? — спрашивает канадец. — Я ее хорошо знаю. — И он зовет девушку.

— Мое имя Сюзи, — говорит она на ломаном английском.

— Бродский, — представляется парень в джинсах. — Я вчера пришел из Ливерпуля. Простоим здесь дня три…

Он и вблизи хорош, этот Бродский. И улыбается как-то многозначительно, и пиво цедит медленно, сквозь зубы, чтобы поменьше говорить. А Сюзи, наоборот, хочет поговорить. Но она плохо знает английский.

— Я здесь три года… Родом с Маркизских островов. Мне двадцать лет.

Она обмахивается шляпой Бродского и ошалело смотрит по сторонам. Но ее расширенные зрачки, кажется, ничего не видят, Она, наверно, хватила наркотика. В Папеэте наркоманов много.

— Я здесь три года. И люблю выпить, потанцевать и поспать… — говорит Сюзи.

— Тише, бэби, — улыбается Бродский одними глазами. — Стил, бэби…

— Я такая горячая, такая горячая… — говорит Сюзи, обмахиваясь шляпой.

— Стил, бэби, стил, — убеждает он.

— Чем ты занимаешься? — спрашиваю девушку.

— Моя работа — любовь, — отвечает Сюзи, — Май джоб из лав.

— Тише, бэби, — говорит Бродский. А Памела грустно улыбается:

— Вот такие поставляют товар для моей судебной практики.

Автомат снова выбросил твист. И Сюзи поднялась.

— Я должна танцевать, — сказала она и, пошатываясь, пошла на свободный пятачок зала.