Волчата

— Боже, что ты такое говоришь?! Не лишился ли ты рассудка? Разве это возможно, чтобы мой брат занимался подобными делами?

— Возможно. Вот поэтому-то я и извелся весь, так плохо выгляжу. Но я не сумасшедший.

— Ты хочешь, наверное, навести на наш дом, на наших детей кару божью?! Ты сам во всем виноват!

— Сестра, ты совсем рехнулась. Не я один виноват — виноват и твой муж, виноват мой начальник, ты виновата, все мы виноваты, все! С немцами снюхались, вот почему…

— Анте, только церковь поможет тебе. — Пошатываясь, словно выпила вина, она подошла к двери и скрылась за ней. Войдя вслед за сестрой в спальню, Кудела увидел, что сестра лежит на кровати и рыдает.

Майор Кудела не прислушался к совету сестры. Искать спасения в исповеди было бессмысленно. Но если он добровольно явится в контрразведку, ему с радостью накинут петлю на шею. По собственному опыту он знал, что главари усташей могут быть безжалостными не только к врагам, но и к своим людям. Кто им не нужен, кто встал на пути, должен умереть. От такого, как он, избавляются быстро и без предрассудков. Поэтому Кудела взял с сестры клятву, что она ничего не станет рассказывать мужу, который, Кудела знал это, обязательно донесет на него, чтобы еще сильнее упрочить свое положение. Когда другие гибнут, такие, как он, добиваются в тылу повышения по службе.

Неподалеку от штаба Кудела встретил знакомого офицера, служившего в концлагере. К нему Кудела направлял тех, кого «Независимое государство Хорватия» приговорило к смерти.

Выпив по рюмке сливовицы в ближайшем ресторанчике, они разговорились. Знали они друг друга еще по работе в буржуазной Югославии, работали вместе и в Италии, готовясь к террористическим актам, а потому доверяли один другому.

Когда бутылка опустела, Кудела спросил:

— Послушай, Стево, разве не мы с тобой проложили первую борозду, создавая наше новое государство и разрушая старое? Правда, мы только руки и штыки усташского движения, но не его мозг. Теперь ты понимаешь, о чем я говорю? Мы всегда точно выполняли приказы начальства, ни о чем не думали.

— Да, дорогой Анте, таков долг солдата. За него думают другие. А ты, похоже, начал уже размышлять?

— Начал. Я юрист по образованию и привык думать собственной головой.

— Это плохо, Анте. Если будешь думать вслух, долго не продержишься. Тебе представилась возможность, и ты ее использовал. Ты не относишься к числу тех, кто должен думать за всех нас. Твое дело — только выполнять.

— Я еще не сошел с ума, чтобы думать вслух, — горько рассмеялся Кудела. — Такие мысли приходят сами собой, и с этим ничего не поделаешь…

— А тебя никто и не заставляет гнать эти мысли прочь. Только пусть они не разлагают тебя. Наш полковник говорит, что к слабонервным мы должны относиться беспощадно. Они мешают нам, как сорняк. Человек должен быть тверд. Он обязан непоколебимо верить в правильность избранного пути и в конечную победу. В противном случае он будет вредить всем и заражать окружающих вирусом сомнения.

— Я твердо верю в победу и правоту нашего дела, но с методами достижения этой цели я не согласен, — возразил Кудела.

— Что же тебя волнует? — нетерпеливо спросил Стево, выпив еще одну рюмку. — Я тебя внимательно слушаю.

— Мне нужен совет. Наверное, только ты сможешь дать его. Вы ведь в лагере убиваете гораздо больше людей, чем мы здесь, на фронте…

Стево прервал приятеля:

— Думаешь, наше дело менее ценно? — Он сверкнул глазами, и мышцы на его лице напряглись. Он еще не догадывался, куда метит Кудела, но одно было ему ясно: его друг просто усложняет простые вещи и упрощает сложные.

— Ни в коем случае, дорогой Стево.

— Брось, я знаю, что вы недооцениваете нас. Но мы уничтожаем их ровно столько, сколько вы нам присылаете. И не мы их приговариваем к смерти, мы только выполняем приказ. Сам знаешь, что мы отправили на тот свет почти сто тысяч коммунистов, евреев, цыган и прочих. Замечу, что у нас делать это так же тяжело, как и на фронте… Вы тут получаете ордена, чины, а нас при каждом удобном случае только поносят…

— Не об этом сейчас речь. Каждому по-своему тяжело. Меня вот что интересует. Ты или твои подчиненные там, в лагере, видите ли такие сны, как я…

Стево удивленно поднял брови и посмотрел на Куделу по-змеиному холодными глазами. Губы его вытянулись, и рот превратился в узкую щель.

— Дорогой мой, вначале всегда тяжело. У каждого выворачивает наизнанку и желудок, и душу. Потом постепенно привыкаешь, как к выпивке. Для такой работы нужны настоящие кадры. Ведь не каждый может петь в опере, сооружать памятники, конструировать машины… Так и здесь, не каждый может отправлять людей на тот свет. Разве, выполняя тяжелую работу, ты получаешь от этого наслаждение?..

— Всего этого я нахлебался вдоволь. А как солдат солдату скажу, что нож, винтовка или пушка никогда не приносили людям счастья.

— Давай-ка лучше выпьем еще по одной, и тогда я тебе порекомендую одно лекарство.

Они выпили еще по рюмке. Оба уже заметно захмелели. Наконец Стево заговорил: