Воля вольная

Генка и в жизни был молчаливый, а уж трепаться по рации совсем не любил, и его редко кто вызывал. Трофимыч иногда, когда еще охотился, Поваренок бывало зачем-нибудь разыскивал, тот не охотился, но поболтать любил — каждый день выходил на связь. Генка съел суп, попил чаю и начал зевать. Он, пожалуй, и упал бы уже, да постель была сырая, и он терпел, время от времени пробуя ее рукой. Наконец, когда очередная закладка с сушняком прогорела, он вышел отлить и на обратном пути захватил пару сырых получурок. Он всегда так делал — толстая сырая листвяшка тлела почти всю ночь. Генка уже перестал обращать внимание на болтовню рации, как услышал свои позывные: «Каменный», «Каменный», ответь «Берегу». Это была Верка. Генка нахмурился: они два дня назад разговаривали, подсел к рации.

— «Берег», «Берег», я — «Каменный». На приеме... Верка его не слышала, продолжала вызывать. Генка посмотрел на индикатор, попробовал поднастроиться, ничего не помогало — три лампочки горели, показывая, что связь хорошая. Жена разговаривала с кем-то из охотников, просила, чтобы тот попробовал связаться. Охотник хохотал, Генка, мол, теплую берлогу нашел с толстой медведицей, соболя все равно не ловятся... По их разговору понятно было, что дома все нормально, и Генка, полезший было за телефоном, не стал звонить, у него остался всего один заряженный аккумулятор, а генератор был только на базовой избушке.

Он всегда засыпал быстро, а тут ворочался, слушал, как труба тихонько гудит, как шипит и стреляет сырая лиственница. Думал о том, что дома делается. Представлял крепенького белобрысого Лешку, бегающего по теплым светлым комнатам в одних трусах и шерстяных носочках. Телевизор, наверное, смотрят, уже поужинали. Мишка-то... да нет, дома все было в порядке. Наверное, калым какой-нибудь подвернулся на январь, вот и звонила: брать не брать... Вспомнил, что несколько дней назад в поселке был какой-то шухер, мужики по рации толком ничего не говорили, Верка сказала только, что Кобяк схлестнулся с ментами и ушел в бега. Какие бега? Не очень понятно было, да Генка и не очень интересовался, дел было по горло, но теперь вспомнил и задумался. Чего Кобяк мог не поделить с ними? Никакого бизнеса у него не было... И семья нормальная — две девки...

У Генки с Кобяком, хоть и соседи, на одной улице жили, никаких отношений не было. Никогда тот ни о чем не просил — захватить по пути что-то, подбросить, с продуктами или бензином помочь, как это часто делал Сашка Лепехин, живший на другом конце поселка. И Генка Степана ни о чем не просил.

Генка понял, что не уснет, зажег лампу. Поставил в телефон едва живой аккумулятор и стал надевать штаны — телефон ловил только снаружи.

Через полчаса он уже сильно жалел, что позвонил. Подбросил в печку дров, чайник поставил. Закурил. Верка сказала, что Тихий заезжал вчера, просил съездить к Кобяку на участок с телефоном. Чтобы Кобяк связался с ним. Сказала, что Кобяка с икрой накрыли и что он сейчас у себя на участке. Больше ничего не успела — аккумулятор сдох. Генка сидел, наморщив лоб. Дел было невпроворот, время золотое, а тут... Это из поселка кажется, что взял, да и съездил, а где его искать? Неделю потеряешь, бензину нажжешь. Чайник загундел на печке. Генка налил кружку, сахару положил четыре ложки и опять задумался. До ближайшего Степанова зимовья недалеко, можно съездить. Если не завалено, за пару-тройку часов обернешься, а если он тропы накатал вдоль Эльгына, вообще — дрянь делов.

Снег кончился. За ночь завернуло покрепче, больше двадцати, самая погодка для охоты. Генка провалялся до семи, можно было и по темноте выехать, но на незнакомом участке не рискнул, поел плотно, подбросил дров, чтобы избушка не выстыла, и вышел к «Бурану». Светало потихоньку.

Чуть подгазовывая, чтобы не соскальзывать боком, спустился крутым берегом ключа к Эльгыну. Река, неширокая здесь, замерзла только в спокойных местах. Видно, что лед еще тонкий. Генка, привстав, рассмотрел ее до поворота. Потом переехал ключ, лед держал — и потихоньку потянулся берегом. Снега было немного. Собаки выли, привязанные у зимовья. Особенно Айка — всей тайге рассказала, как ее обидели. Генка улыбнулся. Хорошая собака. На что Чингиз — профессор, а почти половина соболишек на ее совести. Орет, думает, без нее уехал.

Минут через двадцать хороший незамерзший ключ впадал в Эльгын. Генка прикинул, как лучше, по диагонали нырнул вниз, прогрохотал прямо по воде, по обледенелым камням и, согнувшись за металлическую защиту, кустарником выдрался на другой берег. Это была просека. Остановился. Стал выгребать мокрый снег из гусениц, сам всматривался вперед по тропе. В этом году Кобяка еще не было, не езжено было. Он вытер варежкой километраж на спидометре и притопил. Хорошая была дорога, пропилено и растащено не лениво.