Волк в капкане

Девушки в Зельдене не стартовали, для них сезон начинался только через неделю, поэтому они охотно присоединились к болельщикам, которые в эти дни стекались в Австрию со всех альпийских стран. Открытие сезона обещало стать незабываемым зрелищем, как обычно. К тому же, вместо традиционного гигантского слалома начинали сразу с супер-джи, что было очень необычно и интересно. Болельщики за время длинного межсезонья успели соскучиться по своим любимцам, фан-клубы звезд выбирались в Зельден в полных составах, места в отелях были раскуплены за месяц до начала ноября. Тем не менее, Отто удалось всего за пару дней до выезда обменять сингл на двухместный номер.

Артур и Макс не очень спешили и по дороге: заезжали пару раз в ресторанчики у дороги поесть или выпить кофе, останавливались сделать кое-какие покупки — в результате должны были появиться в Зельдене уже ближе к вечеру.

— Ромингер уже наверняка на склоне, — пробурчал Артур. С ним самим произошло событие сродни чуду — его включили в старт-лист, и это было просто потрясающе. Впрочем, никто не предполагал, что он сможет «выстрелить» — фавориты были известны давно и предопределены настолько, насколько это вообще возможно в горнолыжном спорте, да еще и в самом начале сезона.

— Конечно, — откликнулась Макс. — И тебе следовало бы пораньше там появиться. Ну нет, как же, ты у нас никогда и никуда не спешишь.

— Тише едешь — дальше будешь.

— Дальше в финишной таблице, не спорю.

Артур фыркнул.

Макс помолчала, а потом вдруг сказала:

— Он влюбился в твою сестру. Вот не ожидала, что увижу его в таком состоянии.

— Кто?

— Отто, кто же еще.

— Ты несешь чушь, — проворчал Браун.

— Вовсе не чушь. Ты когда-нибудь видел что-то подобное в его исполнении? Сам знаешь, что нет. Он влюблен. Это совершенно очевидно.

— Не верю, — покачал головой Артур. — Ну что он мог в ней найти?

— Если ты в ней ничего не находишь, это не значит, что никто не может.

Артур разозлился:

— К твоему сведению, она моя сестра, и я ее люблю.

Максин только засмеялась:

— Любишь, конечно. Только ни в грош не ставишь. А он любит и ставит.

— Ты ничего не понимаешь. Такие, как он, умеют любить только самих себя.

— Браун, ты просто профессор ромингероведения, слов нет.

— Что толку с тобой говорить! Мне же потом придется ей сопли вытирать.

— Само собой, — Макс пожала плечами. Она не задавалась вопросом «что он в ней нашел», но ее бы не удивило, если бы уже сегодня к вечеру (не, ну не сегодня… через неделю, допустим) Ромингер был бы с другой. Любовь или нет — она его слишком хорошо знала.

— И вот эта идиотка мне и заявляет: «Если вы хотите стать по-настоящему классным инструктором, вы должны учить кататься плугом!»^[2]

Рене засмеялась, отодвигая в сторону тарелку с остатками маринованного лосося. Они с Отто ужинали в маленьком ресторанчике в центре Зельдена, неподалеку от отеля, в котором остановились. Это было местечко навроде тех, которые сам Отто предпочитал: маленькое, не пафосное, не заоблачно дорогое, в то же время уютное, полутемное и с очень вкусной едой. В Зельдене, конечно, население в настоящий момент состояло из приезжих процентов на 95, поэтому ориентироваться на то, едят ли тут аборигены, было бесполезно, но Отто умел втираться в доверие, и один из техников на трассе днем во время тренировки рассказал ему во всех подробностях, где тут стоит поужинать с девушкой.

Им принесли второе — Рене седло ягненка с розмарином, Отто — фаршированную пряными травами дорадо. Сегодня он был не за рулем (отель был в пяти минутах ходьбы отсюда), поэтому с удовольствием пил свое любимое пшеничное нефильтрованное пиво. Рене тоже заказала себе такое же, только не пол-литра, а 0,33. Ей понравилось, даже несмотря на то, что в трэше воспитанные и изысканные герои под ягненка смаковали красное сухое вино.

Они сидели в укромном уголке, за маленьким столиком, на угловом диванчике. Не лицом, а как бы вполоборота друг к другу. Такая диспозиция позволяла им в перерывах между едой абсолютно незаметно для окружающих тискаться под столом. Они тискались в фоновом режиме, а главным образом, говорили. За последние два дня они очень много разговаривали, и Отто постепенно начал выдавать по крупицам какую-то информацию о том, как он жил раньше. Не о семье, Боже сохрани. Только о себе. Но так уж получилось, что с семьей его жизнь была более-менее связана только до четырех лет, а таким маленьким он себя попросту не помнил. Про свою учебу, работу, тренировки он рассказывал если не с охотой, то по крайней мере вполне добровольно.

— И что, ты начал учить плугом?

— Да Бог с тобой, я сам не умею.

Она снова расхохоталась:

— Врешь ты все!

— Да серьезно! Я потом уже стал отказываться от начинающих и заниматься уже с теми, кто хоть как-то стоит на лыжах.

— И долго ты этим промышлял?

Он подумал: