Прибыл я в аэропорт Шереметьево. Международный аэропорт столицы великой державы напоминал в то время полустанок в провинциальном захолустье: павильончик в два этажа, безлюдье и гробовая тишина. Ни шума моторов, ни объявлений о регистрации на очередной рейс. Поднимаюсь на второй этаж, вижу шлагбаум, за которым – дорога в новый мир. Пограничник, деревенского вида парень, взял у меня из рук бумажку с надписью «Выездная виза», посмотрел мне в лицо и… улыбнулся! Вначале я подумал: ему это положено по инструкции, чтобы выразить презрение к «изменнику Родины». Потом решил, что дело в другом: видимо, я так светился радостью, что солдат не мог сдержать улыбки. Он вернул мне мою бумагу, поднял шлагбаум – и я сделал во-о-от такой длины шаг, переходя из мира несвободы и лжи в мир свободы и надежд. Это была, быть может, самая сильная эмоция всей моей жизни.
– Встреча с этой страной меня изрядно разочаровала. К итальянской границе поезд подъехал ночью, в темноте через окно вагона ничего невозможно было разглядеть. Я решил лечь спать, а утром, едва продрав глаза, бросился к окну – и увидел длинный каменный забор и во всю его длину – надпись ярко-красными гигантскими буквами, с человеческий рост каждая: EWIVA LA LOTTA COMMUNISTA! – Да здравствует коммунистическая борьба!
Приехал в Рим, меня встретил один из тех журналистов, с которыми я водил знакомство еще в Москве, привез к себе домой, предложил пожить какое-то время у него и написать для двух-трех итальянских газет серию коротких статей о Советском Союзе. Прочитал написанное и говорит: «Наши газеты ни за что не решатся напечатать такое. Всё, что ты пишешь, расходится с их представлениями об СССР».
– Они видели опасность не в коммунизме, а в сталинизме: отход от заветов Ленина, извращение идей Маркса – всё в таком духе. Да будет вам известно: коммунисты в Италии – всюду, они держат в своих руках всю область культуры. Каким-то образом в университетах, которым я предлагал свои услуги как преподаватель русского языка, узнавали, что я антикоммунист, диссидент, и оттуда приходил вежливый отказ. Мой друг-журналист объяснил причину: завкафедрой, взявший меня на работу, рискует, что ни он, ни его студенты никогда не получат визы на въезд в Союз для прохождения языковой практики или участия в научной конференции.
На мое счастье, еще в Москве мне дали адрес ассоциации «Христианская Россия». Там меня приняли, выделили комнатку под жилье, взяли на полный пансион, а то бы я умер с голоду. С большим трудом нашел место нештатного преподавателя-почасовика – сначала в Парме, потом в Перудже. Через четыре года был принят в Ватиканский Католический университет в Милане на должность исследователя, одновременно вел профессорский курс русской литературы: Толстой, Ахматова, Солженицын, Пастернак, Бунин. Поначалу половина профессоров противилась, чтобы меня взяли: «Не нужен нам антисоветчик». Тем не менее, как видите, я доработал до пенсии.
– Как он мог нам что-то давать?! В ноябре-декабре 1977 года, когда в Венеции проходило знаменитое Биеннале, посвященное культуре диссидентства, Евтушенко ездил по Италии с выступлениями, в которых называл ложью утверждения диссидентов об отсутствии свободы в СССР. У него здесь была серьезная поддержка. Биеннале устраивали социалисты, а коммунисты всеми силами старались им помешать. Местный архитектор, коммунист Витторио Греготти, занимавший важный пост в муниципалитете, пригрозил: если Венеция будет замарана присутствием советских диссидентов, он подаст в отставку. Диссиденты приехали, а Греготти в отставку не подал.