Волны

Маргарита Николаевна. Предупреждаю тебя: я долго остаться не могу – я очень рискую. Ты заставилъ меня сдѣлать большую подлость. Ты знаешь, что я иногда принимаю сульфоналъ. Вильгельмъ всегда пьетъ на ночь сельтерскую воду, и я ему дала тройную дозу этой мерзости сульфонала… Конечно, это безвредно, но… мнѣ казалось, что я дѣлаю шагъ къ преступленію. Сейчасъ Вильгельмъ спитъ, какъ… Очень крѣпко спитъ.

Лештуковъ. Ты хотѣла сказать: какъ убитый, и не рѣшилась?

Маргарита Николаевна. Да, непріятное сравненіе.

Садится слѣва.

Лештуковъ (медленно прошелся по комнатѣ и остановился за кресломъ Маргариты Николаевны). Я хотѣлъ убить его.

Маргарита Николаевна. Какой ужасъ!

Лештуковъ. Да… хотѣлъ.

Маргарита Николаевна. Я чувствовала, что ты всѣ эти дни именно о чемъ-то такомъ думалъ.

Лештуковъ. Но я не могу. Нѣтъ. Я много думалъ. Отъ мыслей y меня голова стала вотъ такая. Не могу.

Маргарита Николаевнавстала, подойдя къ нему, руки на его плечи.) Ты и убійство развѣ это совмѣстимо?

Лештуковъ. Отчего нѣтъ? Отчего нѣтъ? У меня отнимаютъ мое счастіе, я долженъ защищаться.

Маргарита Николаевна. Милый мой, да вѣдь счастье-то наше было краденое.

Лештуковъ. Неправда, краденаго счастья я не хотѣлъ. Ты знала, какъ, я смотрю на дѣло. Если ты понимала, что не можешь дать мнѣ иного счастья, кромѣ краденаго, какъ рѣшилась ты остаться на моей дорогѣ? Какъ смѣла ты дѣлить мою любовь?

Маргарита Николаевна. Кажется, ты уже не Вильгельма, А меня убить хочешь?

Лештуковъ. Въ самомъ дѣлѣ не знаю, что лучше, – отдать тебя твоему… собственнику, или убить тебя, вотъ на этомъ мѣстѣ, и самому умереть съ тобою.

Маргарита Николаевна. Тѣ, кого на словахъ убиваютъ, два вѣка живутъ.

Лештуковъ. Не шути! Не время. Не дразни дьявола, въ борьбѣ съ которымъ я изнемогаю.

Маргарита Николаевна. Ты невозможенъ. Шумишь такъ, что весь домъ разбудишь. Чего ты хочешь? Развѣ я тебя не люблю? Ты не смѣетъ этого сказать. Да, не смѣешь. Пусть будетъ по-твоему: я труслива, я мелка, я не могу отвѣчать на твое чувство съ тою силою, какъ ты желаешь. Но, какъ я могу и умѣю, я тебя люблю и надѣюсь любить очень долго. Ты человѣкъ независимый. Самъ себѣ судья, никто тебѣ не страшенъ. А я сама себя нисколько не боюсь, людей же ужасно. Я тебѣ говорила, что если бы открыто сошлась съ тобою, то измучила бы и самое себя, и тебя. Жаль, нельзя попробовать. Это было бы лучшимъ лекарствомъ отъ твоей болѣзни мною.

Лештуковъ. Болѣзни?

Маргарита Николаевна. Да, ты любишь меня неестественно, ты слишкомъ полонъ чувствомъ ко мнѣ. Я не могу вѣрить въ нормальность такой страсти. Право, ты на любви ко мнѣ немножко сошелъ съ ума, какъ другіе бываютъ помѣшаны на римскомъ папѣ, на свадьбѣ съ китайскою императрицею… Я твоя манія, твоя болѣзнь. И это очень утѣшительно. Отъ болѣзни вылечиваются, отъ любви никогда.

Лештуковъ. Это недурно сказано. Ты умна!

Маргарита Николаевна. Дурой меня еще никто не считалъ, хотя я иногда веду себя, какъ дура. Если бы не маленькое сумасшествіе, могъ ли ты полюбить меня? Я совсѣмъ не въ твоемъ характерѣ. Взгляды на общество y насъ разные. Требованія отъ жизни тоже. Ужъ одна возможность огласки представляется мнѣ такимъ страхомъ, что, право, мнѣ не пережить его… Я зачахну, я захирѣю.

Лештуковъ. А тебѣ не страшно, что я могу дойти до презрѣнія къ тебѣ? Мнѣніе нѣсколькихъ ханжей и кумушекъ тебѣ дороже моего?

Маргарита Николаевна. Представь: дороже. Мой здравый смыслъ велитъ мнѣ считать правыми ихъ, А не тебя. Они – общество, ты единица. Да. Пора бы тебѣ догадаться, что въ душѣ я гораздо больше съ ними, чѣмъ съ тобой. Я дитя толпы. Рѣзкая оригинальность, смѣлое положеніе, особнячество меня пугаетъ. Я готова любоваться ими вчужѣ и издали, готова играть въ нихъ, какъ роль въ спектакль, но стать въ нихъ серьезно нѣтъ, благодарю покорно. Я будничная и только умѣю дѣлать видъ, будто я для праздниковъ.

Лештуковъ. Ты не была такою, когда я тебя узналъ.

Маргарита Николаевна. Нѣтъ, была. Только ты не видалъ. Ты не хотѣлъ видѣть. Ты слишкомъ поэтъ и фантазеръ. Ты сочинилъ себѣ меня по своему вкусу, А потомъ влюбился въ свою выдумку. Я это хорошо видѣла, но не могла тебя предостеречь.

Лештуковъ. Почему?

Маргарита Николаевна. Во-первыхъ, ты мнѣ не повѣрилъ бы. Затѣмъ, мнѣ очень льстило, что ты такъ красиво обо мнѣ думаешь. И, наконецъ, ты мнѣ очень нравился. Мнѣ хотѣлось угодить тебѣ. И… я немножко играла.

Лештуковъ. Зная, что изъ этого не выйдетъ ничего добраго?

Маргарита Николаевна. Кто же могъ думать, что на свѣтѣ еще водятся такіе бѣшеные, какъ ты.