Волны

Ларцевъ. Да слушайте же вы, упрямая голова. Неужели вы не понимаете, что вы, собственно, даже и права не имѣете приставать ко мнѣ съ этимъ. Какой вы женихъ Джуліи? Она васъ не любитъ; пойдетъ за васъ или нѣтъ, неизвѣстно: вы сами сознались. Вы ревнуете Джулію ко мнѣ. Зачѣмъ же вы не ревнуете ее ко всей золотой молодежи, что вьется вокругъ нея, нашептываетъ ей нѣжности, беретъ ее за подбородокъ, щиплетъ, обнимаетъ? Вѣдь y меня въ мастерской ничего подобнаго быть не можетъ.

Альберто. Я знаю, синьоръ.

Ларцевъ. Да и сами вы – какой святой! Джулія еще не царапала вамъ глаза за то, какъ вы учите форестьерокъ плавать?

Альберто. За что же, синьоръ? Это мое ремесло. Во всякомъ ремеслѣ есть своя манера.

Ларцевъ. Вотъ какъ? Отлично. И y меня есть своя манера: брать хорошую натурщицу тамъ, гдѣ я нахожу.

Альберто. Это ваше послѣднее слово, синьоръ?

Ларцевъ. Послѣднее, рѣшительное, окончательное, и баста толковать объ этомъ.

Альберто (блѣденъ, говорить тихо, раздѣльно, внятно). Такъ вотъ же вамъ, синьоръ, и мое послѣднее слово. Если Джулія еще разъ будетъ y васъ въ мастерской, мы враги. И чѣмъ скорѣе уѣдете вы изъ Віареджіо, тѣмъ лучше для васъ. Имѣю честь кланяться!

Уходить.

Ларцевъ. Вотъ не было печали, черти накачали!

Занавѣсъ.

Дѣйствіе II

Хорошо меблированный салонъ буржуазнаго типа, устроенный въ нижнемъ этажъ стариннаго дома. Комната, окнами на улицу, центральная въ домѣ, А потому со множествомъ выходовъ. Всѣ окна, двери, притолоки очень глубокія. Налѣво, въ глубинѣ сцены, витая лѣстница: ходъ въ мастерскую Ларцева. Прямо – широчайшее окно, дверь на улицу; она – съ бѣлыми, какъ снѣгъ, домами и известковой мостовой. Черезъ улицу, насупротивъ дома, маленькая «боттега» (бакалейная лавка съ винною продажею) и проспектъ съ олеандровыми деревьями. Направо, въ самой глубинѣ, дверь въ смежную комнату, А ближе къ рампѣ другая – широкій и красивый выходъ, съ колоннами на внутреннюю парадную лѣстницу, открытый, безъ створокъ. Налѣво двѣ двери: одна въ глубинѣ, близъ лѣстницы – къ Ларцеву; другая, возлѣ рампы – въ кабинетѣ Лештукова. Сводчатый потолокъ росписанъ плохою живописью. На стѣнахъ превосходные, старые часы, нисколько порядочныхъ копій старыхъ художниковъ. На нѣкоторыхъ дверяхъ начаты и не кончены наброски масляными красками; голова дѣвушки, морякъ съ трубкою въ зубахъ, фантастическое чудовище со змѣинымъ хвостомъ. Посреди комнаты круглый столъ, съ остатками только-что конченнаго обѣда. При подняли занавѣса, русская компанія шумно встаетъ изъ-за стола. Маргарита Николаевна сейчасъ же проходить по широкой лѣстницѣ направо, наверхъ. Прислуга, двѣ дюжія итальянки, поспѣшно убираютъ со стола и выносятъ его. Лештуковъ проходитъ къ качалкѣ, помѣщающейся между парадной лѣстницей налѣво и рампою, садится, вынимаетъ изъ кармана нѣсколько русскихъ газетъ и просматриваетъ одну за другою, роняя ихъ потомъ на полъ. Вечеръ, красный свѣтъ заката.

Франческо (очень красивый, рослый, широкогрудый и широкоплечій молодецъ великорусскаго типа, въ рубенсовской бородкѣ; одѣтъ итальянцемъ больше всѣхъ итальянцевъ; въ рубашкѣ фантэзи съ широчайшимъ поясомъ, по которому ползетъ цѣпочка съ тяжеловѣсными брелоками; бѣлыя туфли-скороходы, пестрѣйшій длинный галстукъ съ огромнымъ солитеромъ въ булавкѣ; персты также блещутъ камнями). Богъ напиталъ, никто не видалъ, А кто и видѣлъ, тотъ не обидѣлъ. Берточкѣ съ Амальхенъ, хозяюшкамъ прелестнымъ, наше собственное мерси и граціэ. Всей честной публикѣ за компанію нижайшее.

Амалія. Благодарите Дмитрія Владимировича: мы всѣ сегодня y него въ гостяхъ; А то негдѣ бы и пообѣдать: въ верхней столовой ремонтъ.

Кистяковъ. А пречудесно это вы придумали, милыя барышни, – домъ нанять. Куда привлекательнѣе отельнаго житья.

Франческо. Главное: харчъ хорошъ. Пишша русская. Помилуйте: борщъ ѣли. Въ Италіи борщъ! Ровно въ большомъ Московскомъ.

Кистяковъ. Смотрите, только не прокормитесь. Берете дешево, кормите жирно, – сведете ли концы съ концами?

Амалія. Да вѣдь мы о выгодѣ не мечтаемъ: больше для компаніи и удовольствія.

Леманъ. Небось, не прогадаютъ. Нѣмки на обухѣ рожь молотятъ.

Амалія. Ахъ, ахъ, ахъ, какой!

Берта. Самъ-то кто?

Амалія. Ужъ какія мы нѣмки! На Васильевскомъ острову родились, по-немецки двухъ словъ связать не умѣемъ.

Берта. А, главное, только съ такимъ нахлѣбникомъ, какъ Леманчикъ, молотить рожь на обухѣ. Вы, душечка, которую недѣлю «не при суммахъ-съ»?

Леманъ. Ш-ш-ш! Счеты меркантильные не должны тревожить уши благородныя.