Вольные частные города. Больше конкуренции на важнейшем рынке мира

Если для некой группы в обществе мародерство становится образом жизни, она со временем создает правовую систему, которая его легализует, и моральный кодекс, который его прославляет.

Клод-Фредерик Бастиа, экономист и политик

Даже при фикции общественного договора едва ли приятно быть отданным на произвол непредсказуемых капризов абсолютистского суверена, обладающего монополией власти. Поэтому со временем на абсолютную власть наложили ограничения. Во-первых, как добровольные самоограничения они могли исходить от самого государя, который прекрасно понимал, что его насильственным образом устранят, если он зайдет слишком далеко. Во-вторых, князья, сановники от религии или влиятельные семейства, а позднее и прочие сословия добивались прав участия в управлении и настаивали на их соблюдении. Но как только соответствующие конститутивные права уже активно не предъявлялись, они быстро возвращались к государю. Если он сам был слаб, то терял их в пользу господствующей олигархии. Во все времена были бессильные и могущественные императоры, никогда не было только одного: чтобы власти не имел никто. При неясностях по этому поводу вспыхивали гражданские войны. Прямо-таки закон природы – вакуума власти в человеческом обществе не бывает.

Поэтому мало-помалу появились зафиксированные письменно ограничения самодержавия, ссылаться на которые выгодоприобретателям впредь было легче, нежели на неформальные и устные договоренности. Из таких документов, как Великая хартия вольностей 1215 года и английский Билль о правах 1689 года, в конце концов развилось то, что мы ныне называем конституциями. Абсолютная монархия стала конституционной. По сути, и это тоже лишь осуществление принципа взаимности в форме золотого правила. Если все, в том числе и потентаты, будут соблюдать правила, свобода действий потентатов, конечно, сузится, но они будут и защищены от произвола тех, кто рвется к власти. Власть имущие выменивают большую, но ненадежную свободу действий на меньшую, зато более надежную. В итоге это выгодно всем, ибо теперь можно направить силы в другие производительные сферы, повышающие уровень жизни.

В результате возникло правовое государство. Любое действие властей обязано учитывать приоритет закона и законодательное ограничение, а что однозначно не запрещено, дозволено и простому подданному. Приоритет закона при этом означает, что законы стоят превыше замыслов властей, законодательное ограничение – что на всякое действие власти требуется законодательное полномочие; если последнее отсутствует, мероприятие власти противоправно.

У правового государства, правда, есть проблема, на которую Бастиа указывал еще в 1850 году[66]: тот, кто обладает законодательной властью, может выстроить для себя любое право. Всякая группа, находящаяся у власти, может произвольно сама устанавливать себе законы, покуда она формально соблюдает предусмотренные процедуры. Но и конституционная разбойничья шайка остается разбойничьей шайкой. Чтобы решить эту проблему, в конце концов попытались ограничить подобный произвол посредством неизменяемых статей конституции и создания независимых верховных судов.

С умеренным успехом. Если закон или конституция мешают действиям правительства, их либо соответствующим образом меняют, либо толкуют. В таких случаях именно суды зачастую играют неприглядную роль, поскольку присваивают себе регулирующую компетенцию законодателя в тех областях, где вообще-то должны лишь контролировать соблюдение правил; отсюда постоянные политические схватки за посты в верховных судах. Ведь и правосудие, разумеется, отмечено субъективными позициями, и всякая статья конституции трактуется всяким судьей в зависимости от его собственных политических убеждений[67]. Поэтому даже конституции фактически можно почти произвольно менять или толковать. Принятая в 1949 году Конституция Федеративной Республики Германии с момента вступления в силу подвергалась изменениям ровно 62 раза. Конституция США, которую изменить сложнее, за 200 лет претерпела всего лишь 18 изменений. Зато у судей всегда была наготове «соответствующая времени» трактовка, подчас и против дословного текста. Философ Энтони де Ясаи формулирует так:

Конституция похожа на пояс целомудрия, ключ от которого хранит сама дама: если она не годится, найдется способ обойти ее или изменить[68].