Вологодские заговорщики

Насона Сергеича сопровождали молодцы с факелами. Они вошли в сарай, один остался у дверей.

— Как же выбираться отсюда? — спросил Никита.

— Я знаю — как!

Авдотья имела в виду ту дыру в тыне, через которую сама сюда приходила поздно вечером, убедившись, что дочки и Степановна спят.

— Ого! Да тут кто-то греховодничал! — донеслось из сарая. — Прямо на пушках! Видать, сильно промеж ног свербело!

— Далеко убежать не могли!

— Глянь, глянь — бабьи ичедыги! Босая ушла!

— Данилко, беги за Ерофеем, без него не справимся!

— Насон Сергеич, сколько в хозяйстве подвод?

— А греховодников изловить?!

— Нет, без Ерофея не управимся…

— А как думаешь, насколько такая пушка бьет? Сажен, поди, на сто?

— На полтораста!

— Поболее! Коли судовая пушка — может, поди, и на полверсты ударить!

Теперь уж Авдотья тащила Никиту за руку. Сама она с трудом протискивалась через щель, Никита — чуть вовсе не застрял, но они выбрались с канатного двора и поспешили вниз, к реке.

— Беда, беда, — повторял Никита. — Нужно бежать к Анисимову…

— Вон, вон они! — закричали сверху. — Держи греховодников!

Было уже не до Анисимова. Никита и Авдотья подошли к самой воде. К мосткам была привязана старая лодка.

— Полезай, — приказал Никита и разулся.

— А ты?

— А я — вплавь. Ну? Живо!

Он закинул в лодку сапоги, помог залезть Авдотье, сам вошел в воду и вытолкал лодку на глубину. Тогда он поплыл, толкая ее перед собой. Авдотья сжалась в комочек и молчала. Ей было страшно.

Течением лодку уволокло довольно далеко, в необжитые места. Потом она застряла в камышах. С немалым трудом Никита и Авдотья выбрались на берег.

— Где это мы? — спросил Никита.

— Не знаю, Никитушка…

— Нужно бы как-то обсушиться…

— Я рубаху сниму, ты разденешься и оботрешься. Ночи уже холодные, сидеть мокрому — нехорошо.

Было не до стыда. Никита снял рубаху и порты, и Авдотья их выкрутила чуть ли не насухо. Потом она скинула свою рубаху и, как жена мужа в мыльне, вытерла Никиту.

Они прижались друг к другу. Оба, стоя на ветру, чувствовали одно: у Авдотьи в целом мире есть только Никита, у Никиты в целом мире есть только Авдотья. Прочее почти не имеет значения. В эти мгновения не было той страсти, что в сарае канатного двора, было иное — полное и безупречное слияние душ. Имело ли значение, как выглядят тела? Если бы Авдотье кто сейчас припомнил ее былые страхи, она бы не сразу поняла, о чем речь.

— Я не брошу тебя. Я тебя увезу, — сказал Никита. — Мы уж не расстанемся. Что бы ни было…

— Не расстанемся, — повторила она.

— Рубаху надень. И пойдем к тебе.

— У меня — дочки, мамка…

— Плевать. Ты оденешься, соберешь, что нужно, я тебя подожду. И пойдем скорее к Анисимову. Нельзя же тебе идти по городу в одной рубахе. Может, он растолкует, что это за напасть.

Никита кое-как натянул на себя свою мокрую рубаху с портами, обулся, и они пошли — сперва берегом, потом поднялись повыше и набрели на дорогу — ту, по которой, как видно, скоро погонят скотину на пастбище.

Авдотья вскоре сообразила, куда ведет эта дорога, и привела Никиту к Домниной избе. Сама прокралась туда, ненароком разбудила Домну, та принялась ворчать, и Авдотья, кое-как в потемках вытащив из короба, что подвернулось под руку, подхватив в сенях свои сапожки, выбежала на двор.

— Кажись, мой крашенинный сарафан, — сказала она. — Сейчас накину. Плат… Рубаха! Пусть бабья, да ты уж как-нибудь подвяжи!

— Да, нам ведь только до анисимовского двора добежать. Двор в Широкой улице, это, поди, версты две. Я там кое-какое свое добро оставил. Идем, душа моя, идем!

Но, придя, они увидели страшноватую картину: через отворенную калитку дворовая девка пыталась вытащить довольно большой узел с добром. Из плохо завязанного узла свисал рукав богатой шубы.

Никита уже начал кое-что понимать. Он схватил девку за шиворот и потребовал отчета в хозяйском добре.

— Так нет же хозяина-то! — пискнула девка, вырвалась и убежала, бросив узел.

— Идем! — приказал Никита, и они вошли во двор, поднялись по красивой широкой лестнице в анисимовские покои.

Первое, что увидели в передней палате, — лежащего на полу Андрюшу. Его порядком поколотили, сам он встать не мог, и Никита с трудом усадил его на резную лавку.

— Что тут стряслось? — спросил он. — Говори внятно!

— Налетчики… — еле произнес анисимовский родственник.

Если бы Никита огляделся, то увидел бы на полу окровавленные зубы, которые выплюнул Андрюша.

— Что ты врешь?! Как могли сюда попасть налетчики? У вас же вечно ворота на запоре, сторожа бдят денно и нощно!

— Почем я знаю…

— Так это они тебя поколотили?

— Нет, наши… наши дворовые…

— Где Артемий Кузьмич?

— В опочивальне…

К счастью, Никита бывал в той опочивальне и знал, как туда пройти. Он взял за руку Авдотью, повел — и привел к намертво заколоченной двери.

— Это что еще за чертовщина? Стой тут, я сейчас разберусь…