Вологодские заговорщики

Разбирательство у Никиты было простое и действенное — первому же попавшемуся дворовому человеку он без всяких предисловий брязнул в ухо, отнял у него нож-засапожник и, идя по анисимовским хоромам, прямо на ходу стал вооружаться, чем придется. Когда он появился на поварне, в правой руке у него уже был тяжелый посох, а в левой — топор. На поварне пировали перед тем, как разбежаться, унося с собой немало анисимовского имущества. Вытащили дорогую романею, мармазею, кинарею, мушкатель, ренское, выбили донца у бочат, расплескали немало вина по полу и были премного довольны своей отвагой.

Никита посохом смел все, что было на длинном столе, самого наглого мужика мгновенно треснул по лбу, упокоив надолго, прочие опомнились и признали гостя, которого с большим почетом принимал хозяин. Тут им стало не по себе.

Простонародный замысел был прост: унести и припрятать все, что не приколочено вершковыми гвоздями, вернуться и дружно обвинить в грабеже тех налетчиков, что ворвались на двор. Разъяренный Никита этот замысел порушил и погнал дворовых высвобождать заколоченную дверь.

В опочивальне он обнаружил мертвую Ефимью на полу, лежащего с ней рядом Анисимова и сидящую на кровати Акулину.

— Артемий Кузьмич! Вставай! Что ты разлегся? — спросил Никита.

— Уж не встанет… — за Анисимова ответила Акулина. — Его удар хватил. Надо бы кровь пустить, а я разве умею?

— Так он помер, что ли?

— Прибрал его Господь…

— Пошла вон!

Акулина выбежала из опочивальни, зато вошла Авдотья.

— Выйди, — приказал Никита. — Нечего тебе на покойников таращиться. Сказывали, брюхатым бабам вредно.

— Ахти мне…

Авдотья не ощущала себя беременной. Но когда так горячо и чуть ли не каждую ночь любят друг дружку — должно быть зачато желанное дитя…

Никита молча смотрел на мертвого соратника. Огромное тело раскинулось на полу вверх спиной, из-под брюха торчали шнурки с печатями. Нехорошее подозрение кольнуло душу, Никита сдвинул мертвое тело и вытащил грамоту, что была послана английскому королю.

Сам он подготовил эту грамоту, помнил ее каждую буковку, каждый росчерк. И он был уверен, что грамота давно в Белом замке, у короля Англии Иакова.

Понять, что же тут произошло, он никак не мог. Налетчиков — понимал, в этом доме есть чем поживиться, но грамота? Анисимов же божился, что отправил ее с верным человеком в Архангельский острог. Зачем бы ему врать?

Осмотрев опочивальню, Никита увидел выломанные половицы. Он нагнулся и оглядел опустевший тайник под кроватью. Все стало ясно — не простые это были налетчики, знали, что брать. Деньги, собранные на ополчение… и пушки!.. Он окончательно убедился, что на анисимовском дворе и на канатном дворе побывали одни и те же люди. Потом в последний раз взглянул на Артемия Кузьмича, вздохнул и пошел в его крестовую палату. Там одна стена была сплошь увешана образами, хотя и не повторяла строения иконостаса. Тут же были аналой для чтения душеполезных книг и молитв, а также два резных сундука-книгохранилища. В одном Анисимов держал отданные Никитой на сохранение ценные вещи и деньги. К счастью, распоясавшаяся дворня не покусилась ни на образа, из которых многие были в серебряных окладах, ни на книги.

Никита вынул свое имущество, среди которого были и дорогая турецкая сабля, и отличный пояс из тисненой кожи, перекрестился на образа и вышел.

— Теперь — на конюшню, — сказал он. — Выберем двух бахматов, оседлаем и уедем.

— Куда, мой свет?

— Еще не знаю. Идем. Понесешь мое добро.

Путь на конюшню он прокладывал где кулаком, а где и тяжелым посохом. По дороге вытряхнул какого-то пьяного молодца из кафтана и надел кафтан на себя.

Авдотье доводилось, как многим москвичкам, ездить верхом: в распутицу, весеннюю ли, осеннюю ли, или не выходи из дома, или взлезай на лошадь. Сидела она на бахмате боком, пускать его рысью или, боже упаси, в намет — боялась. Никита ни слова ей не сказал в укор, понимал — бабе иначе ездить не принято.

— Куда теперь? — спросила она.

Было уже утро, и не так чтобы раннее. И она, как всякая вменяемая женщина, думала о том, что надо бы покормить своего мужчину.

— На канатный двор. Должен же я понять, что там произошло.

Они выехали со двора, и тут Никита приказал Авдотье:

— Держись! За гриву!

И он схватил Авдотьиного коня за оголовье.

Им нужно было проехать машистой рысью всего-ничего, полсотни сажен, потом свернуть в переулок, но Авдотья чуть не слетела с бахмата. Там Никита остановил коней.

— Стрельцы, — сказал он. — Вовремя заметил. Кто-то из соседей, видать, до Насон-города добежал. А объясняться с дураками я не желаю. Да и с воеводой тоже. Хоть покойник и твердил, что воевода из его рук ест, а правды я не знаю. Теперь всего следует опасаться.

Никита оставил Авдотью возле Домниного двора, дав ей пять рублей и обещав как можно скорее вернуться.

— Соберись, а деньги оставь дочкам. Скажи — когда вернешься, сама не знаешь, так чтоб с голоду не померли.