Вологодские заговорщики

Аннушки и Василисы в избе не было, одна Домна — она прихворнула, но собиралась идти на канатный двор чуть позже обычного. Авдотья вздохнула: ей и хотелось проститься с дочками, перекрестить их, дать им свое материнское благословение, и понимала она, что прощание получилось бы тяжелым и неприятным для всех. Трудно объяснить девицам, как немолодая мать может пойти на край света за суженым. Для них, девиц, пора любви — до семнадцати или восемнадцати, пока не отдадут замуж, а потом — сиди дома и лелей деток, больше тебе любви не положено…

Она сама когда-то так считала.

Оправдываться перед Аннушкой и Василисой Авдотья не желала. Потом, когда-нибудь потом — если они окажутся в состоянии понять…

Никита же подъехал к воротам канатного двора открыто — как будто и не он убегал отсюда ночью через дыру в тыне. Его впустили, и он сразу потребовал к себе Насона Сергеича. Тот не был на канатном дворе главным, заведовал конопляными делами, от доставки с реки до отправки спряденной конопли мастерам, но Никита запомнил, как он ночью выдал налетчикам, где хранились английские корабельные пушки.

— А что я мог? — горестно спросил Насон Сергеич. — Это не люди, это бесы! Они с английскими ратными людьми сговорились и увели их. Перекупили их!

Никита понял: если ратные люди приехали воевать, то они и пойдут воевать — за того, кто лучше заплатит.

— Что у вас теперь будет? — спросил он.

— А что будет? Канатных мастеров эти бесы оставили, мастера им ни к чему. Все оружие забрали. Лошадей и подводы забрали. С ними еще подводы были, так что все пушки увезли. И отправились в Нижний.

— Куда?

— Так сказали — в Нижний Новгород. Там собирается новое ополчение.

Вот теперь Никита окончательно все понял.

Замысел собрать ополчение на английские и русские деньги провалился окончательно и бесповоротно.

— Стало быть, вы и дальше будете тут плести канаты? — спросил он.

— А куда деваться? Будем. Товар хороший, спрос есть… конопли много запасено, еще в речке сколько мокнет…

— Ну, Бог в помощь.

И Никита поехал за Авдотьей.

Она уже ждала его, держа в поводу бахмата. Он спешился и посадил ее на конскую спину.

— Разумнее всего было бы оставить тебя тут, — сказал он. — Тут ты безопасна… Но не могу. Ты будешь со мной.

— С тобой, — подтвердила Авдотья. — Перед Господом я твоя жена, я тебе обещалась, не моя вина, что за другого отдали. Но вот Господь мужа прибрал, и я — вся твоя. Куда поведешь — туда за тобой и пойду.

— Стало быть… Стало быть, к князю Трубецкому.

— Кто это, Никитушка?

— Да как тебе растолковать…

Никита истинно любил Авдотью, но при этом понимал: баба не должна разбираться в мужских делах, особенно в военных, и в хитросплетениях замыслов вокруг московского трона — тем паче. Были в Верху умные боярыни, которые и в законах смыслили, и могли даже грамоту в приказ сочинить не хуже подьячего, и государыне подсказать, за кого из грешников, о ком просит родня, заступиться перед государем, а о ком даже никаких жалобных речей не слушать. Но разбежались, поди, потому что нет в Москве более государыни — молоденькая царица Марья после того, как мужа, незадачливого царя Василия Шуйского, в иноки постригли, тоже была вынуждена принять постриг.

— А не растолковывай. Куда ты, туда и я.

— Авдотьюшка, это тот воевода, что ополчение вел — поляков из Москвы гнать. Их трое было — князь Трубецкой да воевода Ляпунов, над земскими ратниками главный, да еще Иван Заруцкий, что казаков привел. Ляпунова убили, Трубецкой с Заруцким остались… Заруцкий лукав, жесток, сумел Маринке-полячке угодить, полюбился ей. Болтался одно время меж поляками и Расстригой, потом выбрал русскую рать, да сдается, до сих пор готов нас бросить и к ним переметнуться. А Трубецкой — при нем, и тот князь не столь воинскую славу, сколь свою казну любит. Тут-то я с ним, пожалуй, и сговорюсь… Может, еще не все потеряно.

Замысел в Никитиной голове стал зреть, как плод на ветке. Письмо с печатями — доказательство того, что московские князья и бояре держат руку английского короля, и чем скорее к ним присоединиться — тем более пользы для князя, вовремя понявшего, чьим холопом следует быть…

Сейчас он во главе Земского правительства. Во много зависит от Заруцкого, ну да это беда поправимая.

Никита не менее князя Пожарского беспокоился о благе Московского царства, вот только благо он видел в том, чтобы одним махом избавиться от грызни вокруг трона, чьими бы руками это ни совершилось. Он, служа в Посольском приказе, на все нагляделся — и на козни против царя Бориса, и на внезапную народную любовь к Расстриге, в котором все вдруг разом признали убиенного царевича, и на заговор против Расстриги, и своими глазами видел тела юного царя Федора Годунова и его матушки, и как венчали на царство Шуйского — видел, и как его с трона чуть ли не пинками скинули — видел…