Вологодские заговорщики

Водворив в колокольню женщину и попросив ее дождаться, Митька спустился к Вологде и переплыл на зареченскую сторону. Там он огородами пробрался к избе, которую снимали Глеб и Ульянушка.

— Господи Иисусе! — воскликнула Ульянушка. — Ты же за соломой пошел!

— Не дошел, — сказал Глеб. — А может, солому теперь, как коноплю, в реке вымачивают?

— Глебушка, вели жене дать мне сухие портки, — попросил Митька. — Все расскажу, только сперва обсушусь.

И он действительно честно рассказал все — начиная со встречи на Ленивой площадке.

— Ох, жаль, Чекмая нет, — сказал Глеб. — Он бы догадался, что с той бабой делать. Как ее хоть звать?

Митька развел руками — ему и в голову не пришло задать этот простой вопрос.

— Настасьей ее звать, — вместо Митьки ответила Ульянушка. — Она ко мне на Ленивой площадке подбегала, в гости зазывала. Чекмай бы подтвердил — он ее видел и в гости ходить не велел.

— Настасья? Уж не Гаврюшки ли нашего матушка?

— Она самая.

— Мать честная!

Все трое сошлись на одном: срочно требуется Чекмай, а где его взять?

— Стало быть, она сидит на колокольне мокрая? — спросила Ульянушка. — Вот что, Митенька, к ней пойду я. Мне она больше расскажет, чем тебе.

И Ульянушка ушла за холщовую занавеску — вытаскивать из-под кровати короба с одеждой.

— А я как же? — спросил Митька.

— А ты пока что сиди здесь, — сказал Глеб. — Люди видели, как ты ее из воды вытаскивал. Статочно, тебя будут на правом берегу искать. А ты пока денек-другой поживи на левом.

— А коли видели, как я обратно реку переплывал?

— Так то уже позже было, когда ты Настасью на колокольне поселил. Эх, как бы Чекмаю весточку подать?..

Митька вздохнул: поди знай, куда Чекмая понесло после встречи с воеводой…

— Пойду я, Глебушка, — сказала Ульянушка, уже готовая в путь, с узелком в руке. — Дай мне хоть три деньги полушками, мало ли что.

— Ты там берегись, — тихо попросил Глеб.

И она, не стесняясь Митьки, поцеловала мужа в губы.

Глава 15 Настасьины мечты

Ульянушка и в девках была довольно бойка. Не боярышня, не княжна — посадская девица, которая может и без матери с мамками и няньками, одна, пойти на торг и в храм Божий, сумеет дать отпор языкастому молодцу, а понадобится — выползет на волю, обдирая бока, через банное оконце.

Смущало ее одно — в Козлене она никогда не бывала, как незаметно подойти к церковной колокольне — не знала. И время поджимало — того гляди, пономарь Степанко, исполнявший также послушание звонаря, полезет наверх — бить в колокол.

Но, видно, Настасьин ангел-хранитель, которому в этот день уже пришлось потрудиться, решил не улетать слишком далеко от подопечной, что сидела в мокрой рубахе на колокольне. Ульянушка опередила Степанка и негромко позвала снизу:

— Настасьюшка! Настасья! Я тебе сухую рубаху принесла!

Настасья затаилась. Ульянушка испугалась — не сбежала ли перепуганная баба куда глаза глядят? И она сама полезла наверх.

Оказалось — Настасья сидит на узенькой лестничной ступеньке в одной рубахе, распашница дорогого скарлатного цвета и пестрая душегрея сушатся чуть повыше.

— Не признала? — спросила Ульянушка. — Я тебе поклон от твоего Гаврюши передавала. И на Ленивой площадке ты ко мне подходила — помнишь?

— Помню…

— Вот тебе рубаха, переоденься. И сарафан я принесла — хоть и холщовый, да сухой.

Настасья ничего не ответила. Хотя полагалось бы поблагодарить. Ульянушка поняла — стряслось неладное.

— И я, и тот Митрий, что тебя из реки вытащил, — мы все тебе лишь добра желаем, — сказала она. — Давай-ка вместе подумаем, где тебя спрятать, пока не вернется один человек, а он уж решит, как дальше быть. Но ты для этого расскажи, как вышло, что ты в воду бросилась.

— Жить надоело, — огрызнулась Настасья.

Она не знала Ульянушку, она уже не знала, может ли кому на белом свете доверять. И тревога за дочек изглодала сердце — как там Дарьюшка с Аксиньюшкой?

— Нет, тебе не жить надоело, — ответила Ульянушка. — Ты чего-то боишься, так боишься, что лучше вечные муки терпеть, чем этот страх. За сына тебе бояться нечего, он в безопасности, за ним дед присмотрит…

— Кто?! — вскрикнула Настасья.

— Дед родной, Иван Андреич.

— Ты в своем уме ли?

— Я-то в своем. А ты?

— Так, может, ты не знаешь, что Ивана Андреича злодеи в лесу убили? И отпели его в церкви, и сорокоуст заказали. Я сама на отпевании была.

— Нет, Настасьюшка, соврали тебе. Жив он, сейчас в Архангельском остроге, и твой Гаврюша при нем. Мы от него весточку получили.

— Соврали?.. Матушка Пресвятая Богородица! — воскликнула Настасья. — Как же я не догадалась? И чего от него еще ожидать, как не вранья?

— От кого?

— От купца Анисимова, того, к кому меня наняли — за его женой Ефимьей ходить…

— Знаю, что ты у Анисимова жила. Да только как в реке оказалась?

— Вот, гляди! — Настасья распустила шнурок, что стягивал ворот рубахи, спустила ее с плеча.

— Господи, да кто ж тебя так? — воскликнула Ульянушка, увидев два рубца от удара плеткой.

— Да он же, Анисимов… Говоришь, жив Иван Андреич?

— Жив, жив! Чудом уцелел! Я сама его с Гаврюшей в дорогу собирала.

— Да зачем им Архангельский острог?

— А там для них самое безопасное место.