Вологодские заговорщики

— Погоди… Так Гаврюшенька туда не убежал?

— Нет, с дедом поехал. Их к обозу пристроили, за дорогу заплатили.

— А мне сказывали — убежал… Да что ж это такое деется?!. Господи, да для чего же все это вранье? Не разумею, не разумею, ничего не разумею…

— Ты не причитай, а в сухое одевайся! — прикрикнула Ульянушка. — Обувку свою ты утопила — так я лапотки принесла. Нечего тут нюни распускать. Того гляди, прибежит звонарь — а на колокольне голая баба.

С немалым трудом добилась Ульянушка, чтобы Настасья переоделась, обулась, а мокрое свернула в узел. А потом обе пошли искать домишко нищего Ивашки. Туда никто чужой нос бы не сунул, воры — и те бы побрезговали, и там можно было посидеть спокойно, решить, куда деваться Настасье.

Найти тот домишко за канатным двором было просто — крыши нет, одни стропила, дверь подперта каким-то дрыном — не от ворья, а чтобы все видели — хозяина дома нет.

По дороге обе женщины молчали — Ульянушка из осторожности, а Настасья — еще толком не опомнившись от своих бед.

Своих детей у Ульянушки пока не было. Да оно и хорошо — время смутное, заработки у Глеба невеликие, заводить большую семью пока не с руки. Но она очень хотела детей, да и самое время рожать — двадцать третий годочек. И она не из любезности спросила про Настасьиных дочек, а действительно хотела знать — как они, что с ними.

Настасья разрыдалась.

Ульянушка только и поняла: Настасья ничего о своих девочках не знает и смертельно за них боится.

С большим трудом выпытала Ульянушка у нее все, что могла, о странных и страшных делах купчины Артемия Кузьмича и о его красавице-жене, гордой и несчастной.

После того как он согнал со двора Настасью с детьми, та пошла искать приюта в девичью Успенскую обитель. Обитель была молодая, еще не успела обрасти каменным строением, богадельни для пожилых и хворых стариц тоже пока не было. И другой девичьей обители в Вологде не было. Настасья пала в ноги старице Домникее, бессвязно заговорила о том, что ей, сироте, в чужом городе некуда податься. Старица, истинная хозяйка, сама эту обитель основала, была игуменьей и знала каждое полено в поленнице. Она благословила пожить в пустом сарае, кормиться за одним столом с инокинями, но велела искать другое место для житья, наняться хоть на канатный двор прясть коноплю.

Настасья собиралась туда пойти! Со дня на день собиралась! Но сперва нужно было успокоить дочек, чтобы они без крика и слез остались в обители. Она понимала, что брать с собой девочек, когда идешь на другой конец города, не стоит. А они были так напуганы изгнанием с анисимовского двора, что не выпускали из рук материнский подол. Нужно было, нужно было на них прикрикнуть! Но Настасья пожалела дочек. И дожалелась — в обитель явились посланные Анисимовым молодцы, сказали старице Домникее: Настасья-де купца обокрала, велел за косы притащить!

Добрая инокиня Соломонида, первая встретившая Настасью, когда она с узлами и детьми насилу дотащилась до обители, побежала предупредить. Настасья никаких грехов за собой не ведала, но она вспомнила Акулину — с той бы сталось подбросить в Настасьины вещи какие-нибудь сережки и перстеньки.

— Ты, свет, убегай, а деток и твое добро мы спрячем, — сказала Соломонида. — Есть куда спрятать! И деток отведем на задворки. Главное — чтобы ты сама сейчас тем молодцам на глаза не попалась.

Настасья и сама боялась этого пуще смерти. А чего боишься — то и случается.

За ней погнались.

Бежать с горы было легко, ей даже удалось спрятаться, перевести дух, но ее выследили. И это было легко — Настасья не догадалась, что ее выдаст подаренная Ефимьей яркая и нарядная распашница, которую за версту видно.

Как она выбежала на мост — Настасья объяснить не могла. Ей вслед кричали «Стой, стой!» — но она не могла остановиться. Может быть, и добралась бы до Заречья, но дорогу загородила подвода. Как проскочить мимо — Настасья не поняла, зато поняла, что лучше смерть, чем новая встреча с Анисимовым. Последняя мысль была — если она утонет, купец не станет преследовать девочек, а в обители уж как-нибудь присмотрят за сиротками.

И она прыгнула в реку.

Ульянушка слушала — а в душе у нее вскипала злость. Казалось, встань перед ней сейчас Анисимов — своими бы руками удавила. Но Настасья вызывала в ней какую-то странную жалость: у бабы трое детей, старшему сыну четырнадцать, а она всю жизнь прожила за спиной сурового свекра и совершенно не способна за себя постоять, распорядиться своей судьбой. Все, на что ее хватило, — это сбежать из обители и прыгнуть в Вологду.

Ульянушка даже сгоряча сравнила Настасью с собой; сама она была довольно решительна и бесстрашна; однако в тот миг забыла Ульянушка, что у нее был и есть Глеб, и ради их любви она на многое способна.

Но когда Настасья замолчала, Ульянушка встретила ее взгляд и вздохнула: взгляд словно просил — не бросай меня, отведи меня куда-нибудь, позаботься обо мне и моих деточках.