Волшебная Кошка

В сани постели овечий тулуп, овчиной наружу. Возьми самую старую метлу или веник, что в доме имеется, и начни мести дом от дальнего угла к выходу, а в это время заговор читай, который на этом листочке написан. Хорошенько все углы вымети, а особливо за печкой, где днём кикимора отдыхает.

Весь сор, что из дома выметешь, ссыпь на овчину в санях. И гони сани в сторону леса. Только сам в сани не садись, рядом иди. Возле леса остановишься, сани дальше в чащу направь, а сам домой иди. Только смотри, не оборачивайся. Не вернётся после этого твоя кикимора.

– Всё ясно? Сделаешь? – ведьма хитро посмотрела на купца.

Годимир Силович бережно засунул листок за пазуху и сказал:

– Сделаю, бабушка. Дай бог тебе здоровья за доброту твою! В который раз мне уже помогаешь.

Ведьма быстро отвернулась и скривилась от слов купца, но тут же повернулась обратно, натянув на лицо притворно доброжелательную улыбку:

– Ступай, касатик, ступай. Не за что тебе пока ещё меня благодарить.

Годимир Силович попрощался со старухой и зашагал домой в приподнятом настроении: вот теперь-то кикимора у него попляшет!

По приходу он безотлагательно принялся за проведение обряда. Крикнул Митрофана, велел приготовить сани, запрячь в них самую тощую корову, и привязать к саням старую лошадёнку.

– Зачем это? – удивился Митрофан, – На улице же лето!

– Делай, что говорят, и не задавай лишних вопросов! – рявкнул на работника купец, а сам пошёл в сарай за старым овчинным тулупом, который был настолько поношен, что одевать его уже было нельзя, а выкинуть всё рука не поднималась.

Голуба Любятовна вышла во двор, вытирая руки о фартук и молча с недоумением наблюдала за суетящимися мужиками.

– Ой, мамочка! – тихо пискнула Варя, хватая мать за рукав, – Недоброе тятенька задумал! Кажется, выгнать он нашу Волшебную Кошку собрался! Чувствую я, что нельзя этого делать, худое в доме может случиться!

Женщина ласково потрепала дочь по голове и решила поговорить с мужем, вняв просьбе Вареньки.

– И правда, Годимир, может быть хватит уже в нашем доме колдовства? Оставим всё как есть, всё само и уладится. Ведь как хорошо раньше у нас было!

Купец в ярости сжал кулаки и зло зыркнул на жену:

– Не уляжется само, пока эта нечисть поганая в нашем доме! Или забыла уже прошлую ночь? Или ты до конца своих дней хочешь всеми ночами под лавкой от страха трястись до первых петухов?! А может тебе про болезнь Серко напомнить?!

Голуба Любятовна остолбенела от тона мужа и не нашлась, что ответить ему: впервые Годимир Силович был столь резок с нею.

– Вот то-то же. – сказал купец, – Оставайтесь пока во дворе, в дом не входите.

Он положил старый тулуп в сани овчиной вверх, достал из-за пазухи листок, который дала ему ведьма, и направился в дом.

Варенька тихо захныкала, уткнувшись лицом матери в передник.

– Ну, что ты, – попыталась успокоить её женщина, – не разводи слякоть. Может быть, и не получится у него Кошку выгнать. Вон, Гришка, гнал-гнал и не выгнал… С чего бы отцу смочь?

Купец взял из сеней старый облезлый веник, прошёл в горницу, принялся мести и читать заклятие:

– Ин билзибуб айщере машкаб цатттус керкуату… – написанное на листке было похоже на глупую детскую тарабарщину, но стоило первым словам сорваться с губ купца, как по горнице разнеслось дикое кошачье шипение и вой.

Да такой, что у Годимира Силовича поджилки затряслись от страха. Взяв себя в руки, купец придал голосу напускной строгости и продолжил начатое. Пройдясь по всем углам, и в особенности за печкой, он спешно смёл всё то, что удалось намести, в сани и туда же бросил веник.

– Отворяй ворота! – приказал он Митрофану и взялся за поводья.

– Тятенька, тятенька! – Варенька бросилась к отцу, – Прошу, не увози Кошку! Большая беда будет! Прошу, тятенька, отпусти её! Она ни в чём не виновата! – и смотрит на него заплаканными глазами, бередя отцовское сердце.

Купец покосился на пустые сани – кроме драного тулупа и старого веника в них ничего не было.

«Видит она Кошку. – подумал он, – Значит, помог старухин обряд.» – а у самого противно заскреблось в груди.

Купец молча отстранил дочь и стегнул старую коровёнку:

– Но! Пошла! – корова медленно поволокла сани прочь от купеческого дома.

Сани, скрипя и дребезжа, ползли по пыльной деревенской дороге, оставляя за собой две полосы на земле. Деревенские ребятишки, громко шушукаясь, с любопытством бежали вслед за Годимиром Силовичем. Но видя его хмурое выражение лица, ближе подойти не решались.

Возле самого края леса купец снова стегнул корову и бросил поводья в сани – всё, дальше старуха ходить не велела.

И не смотря на то, что он выполнил всё в точности, как говорила нищенка, вместо облегчения тяжкое предчувствие сдавило его сердце.

«Не увози Кошку, большая беда будет…» – вспомнил он слова дочери.

«Малое дитя! Да что она понимать может?!» – попытался успокоить себя купец.

Сани скрылись в чаще за деревьями. Годимир Силович постоял ещё немного, с досадой плюнул себе под ноги и медленно побрёл обратно в деревню. Не оборачиваясь, как и научила старуха.

А всё это время за ним с дерева наблюдал Яков в обличии ворона.